— Еще бы, — сказал Катон и задумался. — Пока существуют подобные места и пока появляются такие люди, как Искербел, мы сами творим себе наказание.
Он снова поглядел на поселение. На рыночной площади можно было разглядеть лишь несколько человек, сидящих на скамьях рядом с домиком. Судя по валяющимся рядом пустым афморам, это таверна. Кроме них, бунтовщиков можно было разглядеть лишь у ворот рудника.
— Одно ясно точно, командир. Мы опоздали, — сказал Цимбер, показывая на рудник. — Искербел нас опередил. Серебро у него… нет смысла продолжать. Лучше отступить и дождаться легата, командир.
Катон наклонил голову.
— Похоже на то. Но нам надо убедиться.
Цимбер встревоженно поглядел на него, явно желая поскорее вернуться к остальной когорте, поджидающей их за перевалом.
— Командир, ты же сам видишь, какова ситуация. Нам лучше уйти.
— Мы уйдем, когда я прикажу, не раньше. Сейчас мне нужна информация.
Он повернулся к Макрону.
— Нам надо с кем-нибудь немного поболтать.
Спустя час они осторожно подобрались к поселению, стараясь не попадаться на глаза тем, кто охранял ворота. Выбравшись на узенькую улочку с противоположной от ворот стороны, они медленно двинулись по ней к площади в центре поселения, которую Катон разглядывал до этого. В домах, мимо которых они проходили, не было видно никаких признаков жизни, лишь исхудавший пес, испугавшись их, поспешно сбежал, то и дело оглядываясь.
Они услышали, как пируют бунтовщики, еще не видя их. По улице эхом разносились громкая речь и пьяный смех.
Катон дал знак остановиться своим товарищам, присел и двинулся дальше, стараясь не стучать подбитыми гвоздями подошвами по булыжной мостовой. Он почувствовал, как учащается его пульс, и подобрался к углу дома. Остановился. Судя по ярким рисункам над дверью и надписям на стенах, здесь раньше был бордель. «Очевидно, у подобного заведения должен быть выход, ведущий на площадь», — решил Катон. Он осторожно вошел внутрь. Через мгновение его глаза приспособились к полумраку, и он оглядел помещение с низким потолком, разделенное посередине грязной барной стойкой. По одну сторону располагались несколько небольших закутков, внутри которых лежали грязные матрасы. Закрывавшие входы грязные занавески не давали особенного уединения женщинам и их клиентам. На полу валялись глиняные чашки и разбитые кувшины вперемешку с клочками ткани и короткими туниками, такими, какие обычно носят проститутки. Пахло вином, дешевыми благовониями и кровью, несвежей, пролитой уже не один день назад. А еще сильно пахло разлагающейся плотью.
Катон увидел тело молодой девушки под столом. Она лежала там, нагая, ее пах и бедра были покрыты засохшей кровью. Неподалеку, в углу помещения, лежала куча грязной одежды. У дальнего конца барной стойки виднелся выход, задернутый желтой занавеской, и Катон медленно двинулся туда, вздрогнув, когда под подошвой его калиги громко хрустнул осколок чаши. Он замер, не дыша и прислушиваясь, а его пальцы сомкнулись на рукояти меча.
Убедившись, что бунтовщики снаружи не встревожились, судя по тону их разговора, он снова пошел вперед. Добравшись до выхода, он слегка сдвинул занавеску и посмотрел наружу. В ярком полуденном солнце шагах в тридцати от него сидели за столом восемь человек. Они распивали вино из большого сосуда, и двое уже свалились на стол, уткнувшись в руки. Остальные бодро хлебали вино из чаш. На них была хорошая одежда, но их волосы были длинными и спутанными, лица заросли бородами, а кожа была покрыта грязью. Судя по внешнему виду, они долгое время недоедали. Рабы с рудника, подумал Катон, опьяненные вином и свободой. Пьяные или нет, но у них были мечи и кинжалы в ножнах на поясе. Катон быстро посчитал. Двое спят, остались шесть. Два к одному. Не слишком здорово, особенно учитывая, что он не мог быть уверен в способности и желании Цимбера драться. Даже без шлемов и щитов у него и Макрона преимущество за счет выучки и опыта, но, как уже заметил Макрон, им будут противостоять люди, вдохнувшие свободы, которые будут сражаться со всей решимостью, чтобы уже никогда не вернуться в рабство, снова превращаясь в живых мертвецов.
У Катона подпрыгнуло сердце в груди, когда он вдруг услышал у себя за спиной громкий всхрап и шлепанье губ. Бросив край занавески, он одним движением опустился на корточки и выхватил меч, резко разворачиваясь, готовый ударить. Левую руку он выставил в сторону, чтобы удержать равновесие. То, что он принял за кучу тряпок, ожило. Поднялась рука и снова плюхнулась на пол. Человек застонал, пытаясь приподняться на локтях, морщась, и, моргнув, открыл глаза. Невидящим взглядом осмотрелся и тут увидел римлянина в десяти футах от себя.
Его челюсть отвисла, а глаза расширились от изумления. Катон ринулся вперед в полумраке, уже готовый ударить мечом, но в последний момент понял, что есть шанс взять пленника живым. Мгновенно развернув меч, он попытался ударить его рукоятью по голове. Однако этой заминки бунтовщику хватило, чтобы вскинуть руку и перехватить запястье Катона. Несмотря на свою худобу, бывший раб оказался силен и смог сдержать удар. Двое мужчин, изо всех сил напрягая мышцы, смотрели друг на друга. А затем бунтовщик попытался позвать на помощь, но из его пересохшего горла вырвался лишь сиплый хрип. Сжав в кулак свободную руку, Катон со всей силы ударил противнику в челюсть сбоку. От удара у того закрылся рот, и он с тихим стуком ударился головой о покрытую штукатуркой стену. Пальцы его руки разжались, соскальзывая с запястья Катона, и бунтовщик плюхнулся на пол борделя.
Катон склонился над противником, тяжело дыша. Убедившись, что тот без сознания, он подобрал валяющуюся на полу тунику и нарезал из нее полос ткани мечом. Затем он убрал меч, связал бунтовщику руки и ноги и, соорудив кляп, заткнул противнику рот. Оглядев результат своих трудов, он нагнулся и
