карраунов.
Разведчики вскоре вернулись, так же незаметно и почти одновременно материализовавшись среди деревьев. Все собрались в круг на брезенте, посередине лежало, остывая, неведомое ароматное кушанье. Все почему-то молчали и не шевелились. Эта странная пауза уже прилично затянулась. Степан поглядывал на Бориса, но и он сидел тихо. Хотя было слышно, как у него урчит в животе.
Наконец один из сангров протянул руку в перчатке и ухватил «шаурму». Следом взяли свою порцию еще двое.
Степан, истекающий слюной, тоже взял. Вдруг он ощутил, как Борис вцепился в его руку…
Дальше произошло что-то невообразимое. Был страшный удар в грудь, от которого перехватило дыхание и потемнело в глазах. Кое-как прокашлявшись и преодолев первый шок, Степан увидел, что над ним возвышается разъяренный сангр. Он вдавливал Степану в горло кончик длинного – в полметра – узкого клинка и что-то яростно проговаривал.
Разобрать его речь было сложно. Степан уловил лишь что-то насчет «полоумного старца».
Потом перед глазами мелькнуло лицо Бориса, тот оттаскивал сангра, раз за разом повторяя, что этот чужестранец не хотел зла, он просто не знает правил…
…Степан пришел в себя шагах в двадцати от места трапезы. Он сидел на траве, привалившись к древесному стволу. Борис был рядом.
– Что… что это было?! – прохрипел Степан.
– Говорил я тебе – не высовываться, – горестно изрек брат.
– Что я сделал? Я просто взял еду…
– Ты взял его еду! Он этот кусок полчаса молитвами заклинал. А ты цапнул – и зашкварил.
– Что-что?
– Осквернил, говорю, воинское хлёбово. Испоганил. Теперь он это есть не будет.
– Они совсем психи? Пусть другой кусок возьмет!
– Степа, я тебя предупреждал. У них в голове свои тараканы. Тебе бы тихо посидеть, подождать. А ты кинулся на жратву, как жертва голодомора.
– И что теперь? Расстреляют меня или просто зарежут?
– Сиди спокойно и не отсвечивай. Пойду, пожевать тебе раздобуду.
Борис порылся в тюках и принес «сухой паек»: пару плоских сухих лепешек и миску с непонятной субстанцией, внешне напоминающей давленые макароны.
– Это называют птичьим сыром, – пояснил Борис. – Очень питательно, и хранится долго. Правда, вкус своеобразный…
– Вкус – как у ссаной тряпки, – уточнил Степан, разжевав крохотный кусочек.
– Ну, дело привычки. Здесь это основная еда в походах.
– Скажи-ка, с какого перепуга меня называют «старцем»?
– А кто ты? Для них ты и есть старец. Кстати, предупреждаю, это вовсе не почетное звание, и уважения не жди. У них дома считают трусами тех, кто доживает до нашего возраста.
И снова в путь. Степан уже сроднился со своим каррауном, он чесал его за ухом и говорил какую-то невразумительную ерунду, подбадривая.
Смысл этого долгого и заунывного перехода оставался непонятен. Борис обещал, что сангры-следопыты найдут след. А они его и не искали. Просто подгоняли своих животных, изредка обмениваясь непонятными сигналами.
Ничего не происходило.
Красное солнце уже собиралось прятаться за горизонт, лес становился темным и тревожным. Пора бы и остановиться, перекусить и, пожалуй, уснуть под треск уютного костерка…
Но неутомимые сангры, похоже, и не собирались отдыхать. Они словно видели какую-то цель и стремились к ней. Они двигались то вместе, то вдруг разъезжались в стороны. Серо-зеленая одежда и невзрачные накидки делали их почти невидимыми среди деревьев.
Однажды сквозь зевоту Степан ощутил, что вокруг что-то изменилось. Сангры, казалось, засуетились, начали чаще описывать круги под кронами, прислушивались, застывая на месте.
Наконец сгрудились под деревом с мощным раздвоенным стволом. Приблизившись, Степан увидел, что двое роются в корнях, разгребая пальцами листву и принюхиваясь.
– Что-то интересное? – спросил он у брата.
– Сам-то запах не чувствуешь?
Степан втянул воздух.
– Вроде дерьмом пахнет…
– Так и есть, нашли лошадиный навоз. Свежачок!
