удивлением узнал, что даже в легионах меню не слишком отличается от нашего. Комил, не знаю, откуда он это узнал, рассказал, что бывали даже случаи, когда сами легионеры бунтовали, если вместо положенного хлеба им давали что-то другое. Что-то еще — пожалуйста, но хлеб, по мнению бывалых солдат, должен быть главной пищей. Ретон сам, когда только попал в роту, выразил недовольство здешним рационом. В ответ же, как он сказал, кто-то из бывалых наемников прочитал ему лекцию о питательности хлеба и прелестях марша на голодный желудок. А то, что лишь хлеб способен занять желудок на достаточно продолжительное время, тот наемник считал аксиомой. В конце концов, как когда-то Ретону, Баину посоветовали обеспечить себе любые разносолы, какие только душа пожелает, но самостоятельно и за свои собственные деньги.
Наутро мне, Молину и Баину пришлось побегать. Нас растолкал один из наемников и оповестил о том, что в лагерь снова нагрянула стража. На этот раз стражников было почти два десятка. Не знаю, чего добивался тот, кто послал их сюда, но если он думал запугать Седого, то это у него не получилось. Что такое два десятка стражников по сравнению с более чем сотней закаленных в боях бойцов? Все прошло так же, как и вчера. Стражников водили между палатками, мы в это время скрывались за другими палатками… В общем, поиски снова не дали результата.
А потом для нас началась полноценная жизнь солдата вольной роты «Седые волки». После короткого завтрака, который, как и предсказывал Ретон, состоял из большого куска хлеба и кружки воды, снова появился Ламил.
— Ну что, выспались? — вполне дружелюбно улыбнулся он.
Клони, Ретон, Комил, Стон и Навин тут же вскочили и вытянулись перед десятником. А я, Молин и Баин немного растерялись. Слишком большая разница получилась между тем тоном, которым предпочитал общаться с нами десятник вчера, и сегодняшним. Впрочем, удивление продлилось недолго.
— А ну, встать, гномы толстозадые! — Дружелюбный тон сменился рыком, который мы запомнили еще вчера. — Бегом на луг!
Ближе к обеду меня стали посещать мысли о скорой смерти. Стражники казались почти друзьями, все прошлые неприятности — чем-то незначительным, а каждое текущее мгновение — расплатой за прошлые грехи.
— Это, по-твоему, линия, свинья безрукая? — надрывался Ламил. — Ты как, сволочь, щит держишь? Тяжелый слишком? Может, выдавать тебе побольше хлеба, если ты даже эту деревяшку поднять не можешь?
Мы уже полдня изображали укрывшуюся за щитами шеренгу. Десять шагов в одну сторону, десять шагов в другую, стоять, развернуться… Дарен упаси зацепиться своим щитом за щит соседа при развороте! Все тело в пыли, ноги гудят, будто после долгого бега, руки отваливаются, плечи немилосердно напекло солнцем, во рту, в носу, в глазах — все та же пыль.
— Стрелы сверху летят, чурки тупые! Вы хоть это можете понять? — Удар тяжелой дубинкой по щиту Баина, который заставил того пошатнуться и отступить на полшага назад. — Да я же тебя просто погладил! Легкое копье и то сильнее бьет! Ты куда из строя вышел?
Десять шагов вперед, разворот налево, десять шагов вперед, разворот кругом… Мой щит цепляется краем за щит идущего рядом Молина. На мгновение в том подобии стены щитов, которую мы изображаем, появляется брешь.
— Алин, скотина безмозглая! Молина убили! Ты понимаешь? Ты открыл дыру размером с городские ворота, и туда только что влетела эльфийская стрела! Все, он труп! Падает, а в брешь на его месте, чтоб вам век одну мочу пить, летят другие стрелы! — Ламил принялся по очереди указывать на нас пальцем. — Ты — труп! Ты — труп! И ты — тоже труп!..
— Придушил бы… Сука! — прошипел Молин, зло глядя на десятника, но тот, продолжая орать, не расслышал.
— Налево, мать вашу! Десять шагов вперед!
Наконец-то наступил долгожданный перерыв. Я с уважением поглядывал на остальных ребят, которые терпели все эти издевательства уже не первый день. Впрочем, если бы вместо меня смотрел кто-то посторонний, не участвовавший полдня в экзекуции, то вряд ли вид обессиленных новобранцев вызвал бы у него что-то, кроме смеха. Может быть, еще жалость. Чуть ли не волоча щиты по земле, мы пошли к лагерю. Обеденная пайка хлеба уже не вызвала никаких нареканий. Клянусь, это самый вкусный хлеб, который я ел в жизни! Даже то, что на зубах хрустит пыль и песок, не портит божественного вкуса!
— Пива бы… — Баин одним глотком осушил кружку воды и снова ее наполнил.
— Может, тебе еще девку? — поинтересовался Клони. — Тебе какую лучше? Со светлыми волосами или с темными? А сиськи какие любишь?..
— Клони, я тебе сейчас зубы выбью! — Ретон запустил в Клони кружкой, но или сил у него уже не было, или он специально не добросил — кружка упала на землю перед сидящим товарищем и покатилась куда-то в сторону.
— Кстати, а с девками здесь как? — Молин, наверное, будет готов поговорить о женщинах и на пороге смерти. Он всегда отличался повышенным интересом к противоположному полу.
— Здесь — никак, — поддержал тему Клони.
— Одного поля ягоды! — сплюнул Ретон и отвернулся. — Еле на ногах стоят, а о бабах потрепаться…
— Вот дорастешь до того, что тебя в город начнут отпускать, там тебе и бабы будут. — Клони не обратил на слова Ретона никакого внимания. — Еще когда в баронства вернемся, там уж выбирай на любой вкус. Тамошние крестьяночки, я тебе скажу, совсем не против подзаработать. Только остановится рота на ночлег у какой-то деревни, сразу набегут!
— А потом подхватишь дурную болезнь от тех шлюх, — вклинился в разговор Навин, — тут твой мужской инструмент и отвалится! Разве порядочная
