— Результаты вашего следствия.
— Вы знаете все? Обо всей Вселенной?
— Да.
— Тогда, пожалуйста, скажите, как называли меня родители, когда я был маленьким?
Мищук даже не глянул в сторону.
— Они звали вас «Кайя».
— Как звали мою первую девушку?
— Бася. Не знаю, зачем вы потом отыгрывались на ней. Шрамы на сердце мужчины от ран, нанесенных бросившими его женщинами, красоты вовсе не портят, но…
Сташевский грубо перебил его. Он перегнулся через спинку лавки и вырвал горсть травы. Не глядя на ладонь, он подсунул ее Мищуку.
— Сколько травинок я держу в руке? — спросил он с вызовом. — Прошу прощения за подобный вопрос. Но, раз уж вы всеведущий…
— Да кому оно надо, травинки считать?
— Ты не знаешь? — Сташевский вдруг отказался от обращения на «вы». — А чему равен корень шестой степени из шести миллиардов двухсот трех миллионов семисот пятнадцати тысяч восьмисот девятнадцати, умноженный на три в двадцать четвертой степени?
Мищук только махнул рукой.
— Не знаешь, так? Что-то твое всеведение после смерти лажает.
Мищук расхохотался.
— А к чему ты это ведешь? — Он тоже перешел на «ты».
— А к тому, что ты, похоже, ты знаешь все, кроме того, чего не знаю я. У меня создается такое впечатление, что, разговаривая с тобой, я разговариваю сам с собой. Такой вот монолог, расписанный на двух исполнителей.
Мищук вытащил из кармана пачку «плейерс» и газету. Оторвал от первого листка кусок величиной с ладонь, размял сигарету. Табак свернул в оторванный фрагмент, сунул в рот и закурил. По сторонам разошелся едкий дым, в основном, по причине толстой, некачественной бумаги.
— Так оно покрепче, — объяснил Мищук и подал газету Сташевскому.
Тот прочитал название: «Пионер». Оно ему ничего не говорило. Он отметил лишь то, что издание было напечатано в 1945 году, во Вроцлаве. Славек просмотрел несколько заметок. Какой-то читатель жаловался, что выселенные из-за Буга переселенцы разводят в жилищах домашних животных. Кто-то держал в ванной корову, другой, в комнате — двух лошадей, а в подвале — свиней. Похоже, что явление было распространенным.
Мищук глянул ему через плечо.
— А чего удивляться? — прокомментировал он заметку. — Так же легче уследить. Зачем мародерам на чужой беде жиреть.
Из другого кармана он вынул еще «Нижнесилезский Вперед». Редакторская статья сообщала о первом представлении во Вроцлавской Опере. Это была «Галька»[95] в режиссуре Станислава Драбика с Францишкой Плятувной в главной роли. Наполовину приватное предприятие, с обнаруженными декорациями и тирольскими костюмами, быстренько переделанными в гуральские[96]. Немецкий балетмейстер учил немецких танцоров полонезу и мазурке. Спонсировала все представление Красная Армия.
— Об этом ты знал?
— Нет. Сташевский оперся подбородком на руку. — Но я знаю, что ты хочешь сказать. Ведь я же мог обо всем этом слышать, потом забыл, а сейчас извлек из собственного подсознания.
Мищук только рукой махнул. Сташевский поднес часы ко рту.
— Гофман, задай такой вопрос, на который я не могу знать ответ.
— Мммм… — услышал он в ухе. — О чем я сейчас думаю?
— Это, как раз, я знаю. Про задницы!
— Ладно, назови номер дела, которое я как раз сейчас веду.
Славек передал вопрос Мищуку. Тот зыркнул в бок.
— КВ дробь чего-то там и чего-то там дробь ноль шесть.
Сташевский вдруг рассмеялся.
— Как же, как же. Так и я сам бы додумался. Но ты же не знаешь, какие цифры скрываются за «чего-то там».
— Вижу, что ты упрямый. — Мищук снова глотнул самогонки. Закуской было нюхание подмышки. — Ну ладно. Раз ты считаешь, что я — это ты, то, возможно, подобный разговор с собственным «альтер эго»[97] даст какой-то положительный результат?
— Возможно.
— А возможно, — теперь Мищук явно передразнивал Сташевского, — тебе помогла бы встреча с кем-нибудь другим? — Он указал на мужчину, приближающегося по идеально убранной дорожке среди клумб.
