перепрыгивающего через стену. Это было где-то у моря. Похоже, в верфи[46]. Свобода!
— Езус Мария! — Крикнул он. — Цветы! Цветы!
— Что, цветы? — не понял Васяк.
— Нас забросали цветами! А у меня уже появились видения будущего. Их нужно смести!
— Ты чего? С ума сошел? Все танки всегда забрасывают цветами.
— Но не те, в которых сидит экипаж, занимающийся этим делом. Мы же погибнем!
Мищук отреагировал быстрее всего. Он уже видел взрывающихся людей в окружении цветов, потому выскочил через задний выход, таща за собой Васяка. Борович вылез через лаз. Они горячечно сметали цветы с машины.
— Назад, на сквер! — орал Борович. — Или спалим!
— Спокуха! — отозвался Васяк, наименее пугливый. Но вдруг и у него самого под веками появилось видение человека, который перескочил стену верфи и ответил на вопрос женщины с тележкой. — Матерь Святая. Давайте спалим!
Они начали забрасывать цветы в костер.
Сташевский всю ночь изучал дневник Грюневальда. Закончил уже под утро. Он вытащил из холодильника две редиски и сунул их в рот. Мариола проснулась моментально.
— Славек! Не хрусти так громко!
— А как мне хрустеть?
— Потише! И в другой комнате! У меня есть еще полчаса сна.
— Тогда проснись. Мне очень важно, чтобы ты сыграла определенную роль.
— Какую?
— Сними трусики, футболку и надень ночную рубашку.
Девушка поднялась с кровати. Сонная, она чуть не упала, столкнувшись с колонкой домашнего кинотеатра.
— Ага. Раз мне следует надеть ночную рубашку, значит — будем трахаться. У мужчин только одно в голове: лишь бы увидеть бабу в прозрачной рубашке.
— Мы не будем заниматься сексом. Я хочу, чтобы ты кое в кого воплотилась.
Мариола улыбнулась и послала ему поцелуй одними губами.
— Мне опять переодеться в косульку, и будет сзади, как тогда?
Сташевский сглотнул слюну, потому что вспомнил. Это «тогда» вдруг встало у него перед глазами.
— Боже! Да честное слово, тут дело не в сексе. Я хочу, чтобы ты сыграла роль!
— Могу сыграть и Мерилин Монро. Только купи вентилятор, чтобы платье поддувал снизу. С нашим кондиционером этот номер, скорее всего, не выйдет.
— Тебя я буду называть Хельгой.
Мариола отозвалась уже из гардероба:
— Хорошо еще, что хоть так. Ведь могла быть Хильдегарда или Брунгильда.
— Не смейся. Иди сюда.
Та вернулась в спальню, изящно вертя складной попкой. Возле дверной фрамуги она выполнила номер, который должен быть включен в любой учебник для танцовщиц на шесте, и который обязан считаться каноном. А потом подошла к Славеку и, откинув голову назад, подняла подол рубахи. Довольно высоко. Где-то до самой шеи.
— Бери меня! Я — твоя Хельга.
У Сташевского, поскольку он сидел на кровати, глаза очутились на высоте… ну, на высоте того, что очутилось буквально в паре сантиметров от его лица. Прическа типа «ирокез», ноги с идеальной депиляцией, фантастические бедра.
Он перевел взгляд на прическу, что была у Мариолы на голове.
— Милая, тут на самом деле никакой речи о сексе. Ты должна мне помочь в следствии.
— Мне что, еще сильнее выгнуться? — спросила та, уже с ноткой сомнения в голосе.
— Надень халат.
Он горячечно перелистывал страницы отксеренного дневника Грюневальда.
— Откуда я возьму тебе халат? У нас же ни одного нет.
В этом месте он приблизительно знал, что делать.
— Нам нужно воспроизвести определенную ситуацию. Вплоть до мелочей. Раз у тебя нет халата, надень пальто. Ты будешь изображать мою
