Когда мы вернулись в читальный зал, я проводил Надю к своему столу, нашел для нее свободный стул и пошел за «Моей революцией». Скоро я получил тоненькую книжку в серенькой бумажной обложке и сразу заглянул в нее. Первая строка текста подтвердила, что передо мной был именно тот «опус», который разыскивала Надя — его автор начал с того, что представился:
«Когда-то меня звали Наталья Трофимовна Симакова, теперь мое имя — Налама, и оно вытекает из первого, как река из родника…»
«Значит, все-таки Натка!» — первым делом отметил я. Я это ожидал. Дочь Марьи и Трофима могла дожить до 1919 года — и она действительно оказалась той, кто попал в «кенергийскую цепь» между скитником Никитой и Степаном Линниковым. Как это получилось и что было дальше, рассказывалось в «Моей революции». Марксизмом-ленинизмом в ней и не пахло. Под своей «революцией» Налама подразумевала перемены в ее собственной жизни, которые произошли во время ее ссылки в горном Забайкалье, у границы с Монголией. Там она побывала в духовной общине, после чего товарищи стали называть ее в шутку Наламой, что означает «Наталья-лама». Это прозвище ей, надо полагать, нравилось, раз она оставила его за собой и после ссылки.
Я представил себе, как воспримет новые факты Надя, и в тот же момент увидел ее саму: она шла по проходу. Вслед за ней шествовала дежурная по залу. Встретившись со мной взглядом, Надя кивнула мне головой в сторону выхода. Уж не выпроваживали ли ее из зала? Так оно и оказалось. Я перехватил Надю у самой двери.
— В твоем зале разрешается сидеть только академикам, — сообщила с сарказмом она.
Дежурная тоже остановилась и ждала.
— Мы коллеги, — объяснил я строгой женщине, которую хорошо знал в лицо. — Вместе работаем над одной научной статьей.
— И работайте на здоровье, — ответила дежурная, — только не здесь. Вход в этот зал по специальным пропускам.
Я вышел вместе с Надей за дверь. Мы последовали к лестнице и остановились на том же месте, где разговаривали полчаса назад.
— Страна начальников. Каждая шушера тобой командует! — возмущалась Надя. Заметив мою усмешку, она вскипела еще больше: — Уж не хочешь ли ты мне дать понять, что и я сама такая, как та мымра?
Вместо ответа я сообщил:
— «Моя революция» — совсем не то, что ты думаешь.
Новость впечатления на Надю не произвела: ее настроение было совершенно испорчено.
— Спасибо за услугу. Извини, что так получилось, ты только зря потерял время.
— Если хочешь, я прочитаю книжку Наламы и перескажу тебе вкратце ее содержание.
— Спасибо, не стоит. Я что-нибудь придумаю и доберусь до Наламы сама. Знать в общих чертах содержание для меня мало, мне надо сделать выписки.
— Я могу для тебя сделать и выписки.
Надя просмотрела на меня оценивающе.
— А твое драгоценное время?
— Завтра ты получишь от меня конспект.
— Спасибо, — сдержанно поблагодарила она и посветлела.
— Завтра же я могу тебе передать и ответ Ханса. Я разговаривал с ним позавчера о тебе, он попросил дать ему подумать. Сегодня вечером я собираюсь зайти к нему за ответом.
— Хорошо, — только и сказала Надя, опять изменившись в лице.
Калистратова Степан перехватил на выходе из парадного. Зампредседателя райисполкома сопровождал неизвестный товарищ.
— Моя группа провела обыск у некой Симаковой, по кличке Налама… — начал докладывать Линников.
— Что?! Кто послал? — вскричал Калистратов.
— Комиссар Сочельник. Пришел сигнал, что эта гражданка прячет золото.
— Вот ведь дурачье! — возмутился зампредседателя и переглянулся с товарищем. — Это у Симаковой золото! Ты что, парень, никогда не слышал о Симаковой?
— Не слышал, — признался Степан.
— Посмотри, какая неграмотность! Молодежь ничего не знает о нашем революционном прошлом, — пожаловался Калистратов товарищу. — Вот он, губошлеп — стоит, моргает, в голове сквозняк. Видели ее «охранку»?
Степан ответил глухим, низким голосом, не поднимая глаз от земли:
— Я ее порвал. По ошибке.
— Какая еще ошибка? Ты мне дурака не валяй! — прорычал Калистратов.
