сани ее светлости. Они ей всяко уже не понадобятся, а не на соломе же ночевать?
Сани оказались роскошными, а еще… Еще их покрывала меховая полость, в которую так и тянуло укутаться!
– Мам, но это же воровство! – отчаянно зевая, сказала Ири, когда мы задолго до рассвета уходили из поместья, разжившись на кухне кое-чем съестным (за такое небрежение я бы давно устроила слугам головомойку – заходи кто хочешь, бери что хочешь!).
– Пускай я лучше буду воровкой, чем позволю тебе замерзнуть, – твердо ответила я. – Старой герцогине это уже не пригодится, так что либо слуги стащат, либо моль поест…
Меховая полость, если ее как следует свернуть, оказывается не такой уж большой, а сколько там она весит? Всяко унесу! Понадобится, я еще Ири себе на загривок посажу!
И, право, этот краденый мех здорово выручал нас морозными ночами. Если из одеял соорудить что-то вроде шатра, а самим завернуться в пушистое покрывало, то можно спокойно спать, не рискуя отморозить себе что-нибудь.
Мы уходили все дальше на запад, теперь уже по дороге, потому что в лесу намело сугробы мне по подбородок и пробраться по ним было невозможно. А вот ночевать под снегом оказалось очень даже славно! И тепло, и снаружи поди еще заметь…
Но, конечно, когда представлялась возможность, мы забредали в деревни и на постоялые дворы. Где-то нас пускали на ночлег, где-то мы покупали припасов в дорогу, а кое-где даже удавалось помыться и постирать белье.
Иногда нам везло проехать сколько-нибудь с попутным обозом: санный путь уже открылся, и возчики обычно позволяли прокатиться немного, дать роздых усталым ногам, особенно за мелкую монетку. А как-то раз мы двое суток провели под сугробом – такая разыгралась метель!
– Мам, – сказала Ири, когда мы откопались, и посмотрела на небо. – Дальше идти нельзя. Скоро уже начнутся настоящие бури, мы их не переждем.
– Тогда надо добраться до ближайшего постоялого двора, – кивнула я, – придется пожить там. Ну да я могу наняться стряпухой или судомойкой, за кров и еду, чтобы деньги-то не тратить, они нам еще пригодятся!
– Я тоже могу на кухне помогать, убираться или там за птицей смотреть, – кивнула Ири. За время нашего путешествия она похудела, осунулась, но странным образом сделалась еще красивее.
Лица у нас обеих обветрились от холода, приходилось мазать на щеки гусиный жир, а еще Ири придумала протирать лица травяным настоем: от него мы сделались намного смуглее, чем были на самом деле. И если кто-то и ищет девочку с кожей белее снега, с волосами черными как смоль, алыми губами и глазами изменчивыми, как море… пускай сперва попробует разглядеть ее в этой вот замарашке с красным от холода носом, растрескавшимися губами и инеем на бровях!
Одежда наша пообтрепалась и давно не выглядела новой. Ири натягивала шапку до бровей, сверху обматывалась шерстяным платком, одни глаза наружу – так было в самый раз. Я поступала так же. В одной деревне еще до наступления холодов нам удалось купить овчинные душегреи, и теперь мы выглядели как заправские крестьянки.
Нам повезло выйти к постоялому двору как раз вовремя: уже собиралась буря, должно быть, первая настоящая зимняя буря: ветер выл протяжно и страшно, стонали деревья, по кронам шел гулкий перещелк – это замерзшие сучья стучали друг о друга, мела поземка, и уже сложно было отличить небо от земли, хотя до заката оставалось еще немало времени!
– В такую погоду хозяин собаку на улицу не выгонит, – вздохнул хозяин, когда мы немного оттаяли и попросились на постой. – Только некуда мне вас поселить, много тут таких… Хотите, на конюшне ночуйте, она просторная, хотите – прямо тут, на лавках.
– Мы можем и на лавках, почтенный, – кивнула я, шмыгая носом, – да и на полу, одеяла-то есть. Лишь бы не под открытым небом!
– Ну, тогда оставайтесь.
– А может, по хозяйству помочь нужно? – спросила я. – Мы все умеем: и готовить, и прибирать, и шить, и за птицей ходить…
– На кухне пригодитесь, пожалуй, – кивнул хозяин, подумав. – Народу много, мой кухарь с ног сбивается. Разносолов мы тут не подаем, так что всяко справитесь. А девчонка твоя пускай на подхвате будет. Посуду там помоет, столы выскоблит, подметет, и ладно. Если будете хорошо управляться, я с вас тогда за прокорм не возьму. А спать – я вот подумал – можете на чердаке. Там сено сложено, которое на подстилку идет: много его в этом году насушили, в сарай не поместилось… Ну и барахло кое-какое там свалено, руки не доходят разобрать да повыкинуть. Крыша не течет, разве что в щели дует, но уж не замерзнете, раз одеяла есть. Все лучше, чем на лавках-то!
Мы искренне поблагодарили доброго человека, сложили свои пожитки на чердаке (сена там и впрямь было предостаточно, в него мы и зарыли меховую полость, чтобы глаза не мозолила) да и взялись за дело. После нескольких дней дороги оказаться на жарко натопленной кухне – вот это блаженство!
Ири сновала туда-сюда с веником, ведрами и тряпками, потом становилась мыть миски и кружки, мы с кухарем Дени в четыре руки стряпали немудреное угощение: густую кашу со шкварками, жаркое с подливой, тушеные овощи, – словом, все то, что можно было приготовить в большом котле и раздавать страждущим постояльцам. Большой подпол был забит мешками с тыквой и свеклой, земляным яблоком и морковью, репой и капустой, заставлен бочонками с соленьями и горшками с вареньем, увешан вязками лука и чеснока, низками сушеных грибов и яблок… Я уж молчу про муку и крупы, сыры, окорока, колбасы и прочее. Мяса и рыбы тут тоже припасли вдоволь! Хозяин определенно не бедствовал, и то – место он выбрал хлебное. Но, конечно, самые лакомые куски предназначались денежным путешественникам, а прочим, вроде нас, и каша была за счастье…
