Армии. Нале-во! В самолёт бегом марш!
Я механически выполнил команду, не осознавая реальности происходящего – мне-то откуда знать, что происходило до того, как очнулся бегущим в овраге? Заметил только, что Ольга ошарашенной не выглядит. Она вообще обычно достаточно спокойна, но тут просто уселась на скамейку и шепнула:
– Не бойся. Ничего страшного.
Фимка успел до взлёта смотаться в землянку – приволок наши ранцы. Потом ещё какое-то время кого-то ждали. Наконец, в самолёт забралась товарищ старший лейтенант, взглянула сердито и отвернулась. Кажется, успела поссориться с Мишей. Потом один из членов экипажа втянул лесенку, закрыл дверь и убежал в пилотскую кабину.
Чувство нереальности происходящего не покидало меня – я ведь знаю, что были в эту войну сыновья полков, даже лётчик несовершеннолетний успешно действовал в эскадрилье связи. А уж добровольцев, приписавших себе год, встречалось просто много. Может быть, сработал интерес, проявленный с самого верха? С одной стороны, как помянул «старшина», это помогло выцарапать противотанковое ружьё с другой – что это за какое-то ни к селу, ни к городу проведённое расследование?
И забрали нас словно с перепугу, ошарашив строгими словами и… да, товарищ старший лейтенант действительно огорчена. Может быть, мы где-то срочно понадобились, поэтому для обоснования экстренного изъятия проведено маленькое представление?
Невольно мысли мои перескочили на Ольгу – она очень сильна физически и прекрасно натренирована. Стреляет из пистолета так, что уверенно свалила двух несущихся во всю прыть псов. Свободно водит автомобиль и дважды жила за границей – то есть владеет как минимум парой иностранных языков. Да это же все признаки добротно подготовленного агента, пригодного к настоящей шпионской деятельности – для полевого диверсанта явный перебор.
– Оль! А почему ты решила именно в диверсионную школу идти? – спросил я, тихонько придвинувшись поближе и направив речь прямо в ухо – в «салоне» было шумно.
– Это произошло от отчаяния. Мы с тобой в тот вечер довольно долго гуляли. Потом ты признался в любви, а я сказала, что пока не готова ответить честно. Ты ещё сказал, что утром пойдёшь поступать на диверсионные курсы, и меня звал, потому что война может без нас закончиться, если не поторопимся. А я соврала, будто меня родители отправляют на лето в деревню, а я их всегда слушаюсь. На самом деле они собирались в поездку по папиной работе, причём за границу. Но я же не могла об этом тебе рассказать!
А потом, когда дошла до дома, там милиция никого не пускала, и из дома вынесли на носилках два тела под простынями. Я чуть не расплакалась – думала, что это папу и маму убили, Но соседка сказала, что за ними приезжала машина, как те, в которых возят преступников, и что в неё моих родителей посадили солдаты с ружьями. Я ничего не поняла, а потом подумала, что их пришли арестовывать, а они отстреливались и прикончили двоих. Но потом сдались, и сейчас, скорее всего, находятся в заключении. В таких случаях полагается немедленно скрываться – так меня научили папа и мама. А куда можно сбежать от серьёзной организации? Правильно – в действующую армию. Лучше – прямо на фронт. А совсем хорошо – за линию фронта. Утром мы встретились с тобой на призывном пункте.
– То есть ты предположила, что предков замели, и смылась от греха подальше, чтобы не попасть в жернова НКВД, – констатировал я.
Ольга кивнула и отодвинулась – наверно, я что-то не то сказал.
Глава 8
Смена амплуа
Приземлились мы на рассвете. Прямиком к трапу подъехала «эмка» и забрала нас всех троих. Водитель неодобрительно косился на вражескую форму, в которой мы так и оставались – ни о каком переодевании в самолёте и речи не шло, к тому же было прохладно, особенно в полёте – Оля даже притиснулась ко мне, да и вздремнула часок, пригревшись под рукой. Едва проехали ворота школы, Тамара Михайловна послала и меня и подругу в медпункт, где находилось несколько медиков (врачей или фельдшеров – не знаю), которые нас придирчиво осмотрели и взвесили. Нет, мы не вместе заголяли телеса – проходили в кабинеты поодиночке. Потом был вещевой склад, где от всего трофейного обмундирования избавил нас очень добрый и заботливый начсклада, выдавший взамен отобранных парабеллумов новенькие ТТ в скрипучих кобурах, но ничем не скрасивший разлуку с сапёрными лопатками и штык-ножами. Многое из ранцев мы переложили в сидоры и переоделись в форму советского образца с петличками сержантов – комплекты оказались полностью готовыми и даже выглаженными.
Я пытался «читать знаки», соображая, что нас ожидает – вот никак не укладывалась идея с демобилизацией в реальную картину. В крайнем случае подержат под видом курсантов, подтягивая по разного рода дисциплинам, пока не исполнится нам вожделенные восемнадцать. Правда, собственной даты рождения я не знал, но с этим как-нибудь можно разобраться. И ещё не вполне понятна дальнейшая судьба Ольги. Опять же – зачем обмундировывать и вооружать тех, кого собираются проводить из рядов?
Столовую мы отыскали легко – моя спутница здесь бывала и прекрасно ориентировалась. А уже после того, как заправились за одним столом с нынешними курсантами, одетыми в гимнастёрки и шаровары далеко не первого срока и обутыми поголовно в ботинки с обмотками – тут и вызвали нас к руководству. Подполковник (подозреваю, Гуров) выслушал уставный доклад о прибытии и пригласил присесть на стулья для посетителей.
– Не в обычае нашего ведомства расформировывать сработавшиеся группы, особенно успешно справившиеся с поставленными задачами, – заехал он издалека. – Но здесь особый случай, – подполковник взял со стола бумагу и зачитал нам отрывок. – «Согласно решению медицинской комиссии сержанты
