– Дорогой Гастон, да здоров ли ты?
– Абсолютно.
– Даже боюсь спрашивать об остальных планах. По-моему, на сегодня удивительного было в избытке. Нет. Все же не удержусь. А как же твоя помолвка?
– Во-первых, помолвки не было. Все к тому шло, и только. Во-вторых, я прекратил ухаживания, и мне отказали в доме. Так что здесь мосты сожжены.
– Итак, ты решил начать новую жизнь.
– Именно.
– Смело.
– А я не из трусливого десятка, княгиня.
В этот момент вновь заиграла музыка. Начинался танец, в основе которого лежала старинная русская игра «ручеек». Правда, помимо самого «течения ручейка» в него входили различные рисунки. Их исполнение требовало плавных, неторопливых движений. В принципе ничего сложного. Можно даже в процессе танца подсматривать и повторять за окружающими. Но это если не боишься выглядеть смешным из-за собственной неуклюжести. Правда, в этом есть и свои плюсы – партнерша в таком случае будет просто блистать на фоне неумехи.
– Княгиня, позволь пригласить тебя на танец? – отвесив элегантный поклон, на русский же манер произнес полковник.
– Это русский танец, – с хитринкой кивнув головкой в сторону музыкантов, напомнила она.
– Я это понимаю, – совершенно спокойно ответил француз.
– Де Вержи, ты все продолжаешь меня пугать. Ладно. Где наша не пропадала. Но помни, ты сам виноват.
– Я непременно буду это помнить, Ирина Васильевна.
Однако, к удивлению Хованской, де Вержи не суждено было опозориться. Его движения были выверенны, точны и изящны. Француз, что тут еще сказать.
– Гасто-он!
Когда рисунок танца вновь свел их вместе, Ирина не сумела сдержать изумленного возгласа.
– Незнание русских танцев было еще одной причиной моего вынужденного затворничества.
– И кто же тебя научил?
– У меня в полку достаточно русских дворян, в совершенстве владеющих этим умением.
– Боже. Я надеюсь, там были только танцы, – используя очередной рисунок и склонившись к самому уху партнера, шепотом произнесла княгиня.
– Я знал, что не стоит тебе этого говорить. Но даже не надейся меня смутить, – отвешивая поклон и расходясь с партнершей, с открытой улыбкой парировал де Вержи.
В этот момент его душа, что говорится, пела. Он уже не первый год знаком с великой княгиней. Одно время пытался за ней ухаживать и был отвергнут. Он был зол, обижен и буквально возненавидел эту женщину. Она же отвечала ему сдержанной холодностью.
Потом де Вержи увидел ее там, в ее доме, когда она, рассерженная, как фурия, обихаживала рану своего любовника. И именно в этот момент Гастон пропал. Ну или встал на тот путь, что вел его к пропасти. И, как следствие, возненавидел этого выскочку из Стрелецкой слободы, удостоившегося внимания этой чудесной женщины.
Ох, с каким удовольствием Гастон вызвал бы Ивана на поединок и пронзил его своей шпагой. Но… Он не унизит себя подобным поединком. Пусть стрельцы и не относились к черни, все же и дворянами они не были. Впрочем, главное даже не в этом. Его отчего-то не отпускало ощущение, что княгиня никогда не простит убийцу этого щенка.
Де Вержи всячески пытался привлечь к себе внимание Хованской. При этом, памятуя о своем конфузе, старался не больно-то усердствовать, предпочитая продвигаться мелкими шажочками. Однако все тщетно. В ответ он неизменно получал все ту же холодность.
И вот теперь княгиня не просто тепло с ним разговаривала, она позволила себе скабрезную насмешку в его адрес. И это означало только одно – он избрал верную тактику.
Впрочем, справедливости ради надо заметить, что виной столь радикальных перемен в образе и привычках француза была далеко не только Хованская. Так уж случилось, что ему все же стали известны кое-какие обстоятельства нескольких покушений на княгиню. Как стало известно и о роли, отводимой самому полковнику и другу цесаревича.
Признаться, де Вержи оставалось только удивиться тому, что после подобного Николай оставил его при себе. Этот взрывной мальчишка должен был тут же отринуть от себя француза. Как, впрочем, и остальных иностранцев. Но вместо этого стал только сдержанным и несколько охладел к Европе, взирая на нее теперь куда как более избирательно.
К примеру, поначалу загоревшись кораблями, он видел перед собой лишь европейскую школу. Однако после памятных событий в Преображенском появилось сразу несколько корабелов. Двое русских, из Новгорода и Архангельска, испанец, голландец и даже перс.
