с кем близко соседствовать. Его не спалили, но выбитая дверь и пара мертвых овец во дворе говорили о том, что захватчики здесь побывали.
Во всяком случае, Тулл так думал.
Несмотря на крики командиров, топот сандалий и разговоры солдат, он услышал тихий плач – так рыдает от страха ребенок. Звук был чем-то или кем-то приглушен, и это сразу привлекло внимание. Тулл мог ничего и не делать, остаться на месте, но другие легионеры тоже услышали этот тихий плач. Один из центурионов попросил разрешения послать в дом солдат.
– Я сам, – ответил Тулл. – Пизон, Вителлий, ко мне! – крикнул он.
Оба легионера подошли к нему; лица их были покрыты потом и грязью, как и у остальных. У Вителлия оказалась расцарапанной щека – угадывались следы женских ногтей. Тулл выбросил из головы всплывающую картину.
– Идем со мной.
Центурион пошел первым. Он осторожно шагнул в дом, держа меч на изготовку, а щит – достаточно высоко на тот случай, если кто-то метнет дротик в лицо. Ничего не случилось, и центурион помедлил, давая глазам привыкнуть к полумраку помещения. Это было типичное крестьянское жилище с утоптанным земляным полом. Пустые загоны для скота занимали пространство справа от входа, а жилая часть с низкими ложами и каменным очагом располагалась слева. С потолочных балок свисали засушенные травы и куски копченого мяса. Грабли, молоты, метла из прутьев, пила и два топора стояли у противоположной входу стены или свисали с вбитых в нее деревянных штырей.
Тулл сделал несколько шагов вперед, позволив войти Пизону с Вителлием.
– Обыщите загоны, – прошептал он. – Будьте внимательны.
Не обращая внимания на их удивленные взгляды, центурион двинулся в жилую часть, ступая легко и скользя взглядом по помещению. Никаких признаков жизни. Через каждые несколько шагов он останавливался и слушал. Ничего, кроме ворчания Пизона и Вителлия да скрипа плетеных загородок, которые они двигали. Возле очага Тулл заметил, что им пользовались сегодня утром – в золе еще оставались рдеющие угольки. Что-то вроде бульона томилось в горшке, который свисал над очагом с железного треножника. В желудке у Тулла заворчало. Он не ел много часов.
Похоже, тот, кто готовил, уже убежал. И тот, кто предупредил его об опасности, – тоже. Тулл прислонил щит к деревянному столбу и подобрал черпак. Зачерпнув из горшка, он подул на варево, чтобы остудить его. Бульон оказался вкусным – овощи с травами и кореньями, подумал центурион, снова потянувшись к горшку.
Из-за спины донесся едва слышный звук, словно сандалия зацепила земляной пол, – и Тулл насторожился. Повернулся, держа в правой руке меч, а в левой – черпак и чувствуя себя полным дураком. Погибнуть оттого, что голод взял верх над осторожностью, – ничего хуже и придумать нельзя. К его огромному облегчению, он не увидел ни огромного воина с копьем наперевес, ни разъяренной женщины с кухонным ножом. И все же кто-то здесь был – в этом Тулл не сомневался. Положив черпак, он, крадучись как кошка, двинулся к лежакам. Их было шесть; они стояли по три в ряд с узким промежутком между изголовьями первого ряда и изножьями другого.
«Неподходящее место, чтобы прятаться», – подумал Тулл, заметив меж двух постелей фигурку, укрытую старым одеялом, и вторую – между двух других. Только простак мог надеяться, что его здесь не найдут. Наверно, вломившиеся в дом легионеры уже потеряли рассудок от выпитого. Он потрогал первую фигурку острием своего меча и велел по-германски:
– Вылезай. Сейчас же.
Неизвестный неохотно зашевелился, и одеяло сползло на пол, открыв веснушчатое лицо девочки лет десяти. На ней было бесформенное платье, ноги – босые. Но даже одетая в тряпье, она гордо посмотрела на Тулла, хотя центурион видел страх в ее глазах. Девочка встала и тихо позвала того, кто прятался через проход от нее.
Из-под второго одеяла торчал задник изношенной обувки.
– Поднимайся на ноги.
Послышался вздох, какой обычно издают старики, когда у них болят суставы, и одеяло упало на пол. Старуха с лицом, изрезанным мелкими морщинками, со спокойной покорностью посмотрела на Тулла.
– Убей нас, и дело с концом.
Тулл протянул руку и помог ей подняться. Выпрямляясь, старуха охнула от боли. К удивлению центуриона, она усмехнулась:
– По крайней мере, бедро перестанет мучить, когда помру.
Тулл подумал, что только глупец станет прятаться в таком ненадежном месте – или ребенок, который не может бросить свою хромую бабушку. Теперь все понятно.
– В загонах ничего, центурион, – доложил Пизон, подходя с Вителлием к Туллу. Он посмотрел на пленниц; на добродушном лице легионера была написана досада. – Хочешь, я их прикончу?
Если девочка и старуха и не понимали латыни, то по тону догадались, о чем речь. Девочка бросилась к бабушке и обхватила ее ноги. Старуха что-то пробормотала – Тулл не разобрал точно, но это могло быть «будет не больно».
– Убить их, центурион? – повторил вопрос Пизон. Вителлий стоял наготове рядом, лицо его, как маска, ничего не выражало.
