Центурион подобрал один из дисков и счистил грязь с его поверхности. Тот оказался гладким, и Тулл почувствовал сильное разочарование. Такими же безликими были второй и третий диски, но с четвертым наконец повезло. Соскребая ногтем грязь с вогнутой поверхности, Тулл жадно разбирал проступающие выпуклые буквы: «COHIILEGXIII.
– Ну, что там? – В голосе Фенестелы звучало нетерпение.
Не говоря ни слова, Тулл протянул ему диск.
– Юпитер, – выдохнул опцион. – Всемогущий Юпитер…
Тулл поднял следующий диск – пустой, другой – тоже, третий – опять без надписи. Наконец остался последний, перед самой рукоятью; такие приделывали почти все сигниферы, чтобы легче было носить штандарт. Центурион вытащил из земли диск вместе с рукоятью и постучал ими по одному из своих наголенников, сбивая комья земли.
Сначала Тулл внимательно осмотрел рукоять. Выточенная из обычного материала, оленьего рога, она отличалась колпачком из серебряной фольги, покрывающим торец рукояти.
– Гляди, – сказал он внезапно севшим от нахлынувшего чувства голосом.
Румяное лицо Фенестелы побелело.
– Это же наш штандарт. Наш штандарт…
Юлий, их сигнифер, лично изготовил покрытие из серебряной фольги, сделав рукоять столь же уникальной, как шрамы на теле человека. Центурион и опцион обменялись взглядами, наполненными невыразимой скорбью, и Тулл перевернул последний из дисков, который держал в руке. «CENT – I», – прочитал он. Боль и ужасающие воспоминания вновь захлестнули его. Из глаз на буквы упала слеза, и где-то в глубине души Тулл удивился, что она не кроваво-красная.
– Не припоминаю, чтобы видел гибель Юлия… Он ведь был с нами в последний день, разве нет?
– Был, – подтвердил Фенестела. – Я тоже не могу вспомнить, как он погиб. Наверное, кто-то подхватил штандарт, когда Юлия убили, и попытался скрыться с ним.
– Нам уже пора уходить. – Охваченный чувством вины, Тулл склонился и дотронулся до черепа мертвеца. – Ты сделал все, что мог, брат. Теперь покойся с миром. Штандарт снова у нас.
Выпрямившись, он обнаружил, что все солдаты в пределах видимости смотрят в их сторону. Неудивительно, что они встревожились, когда Фенестела позвал центуриона. Тулл приложил ладонь ко рту.
– Мы нашли штандарт нашей центурии. Ступайте осторожнее, братья. Каждый скелет, лежащий здесь, был нашим товарищем.
Едва последние слова слетели с губ Тулла, как долго сдерживаемые горестные чувства захватили его с силой штормовой волны, ударившей в стену бухты. Он преклонил колено возле скелета и содрогнулся от рыданий. Тулл слышал, как рядом плачет Фенестела, человек, никогда не предающийся унынию.
Наступило долгое молчание.
Усилием воли Тулл наконец справился с болью. Поднявшись на ноги, он приказал легионерам приступать к скорбному делу погребения павших товарищей.
Начали они до полудня. Теперь солнце клонилось к горизонту, а у Тулла стонали от боли все части тела. Руки, плечи, бедра, спина… особенно спина. Из-за многочасовой работы киркой на обеих ладонях образовались волдыри, вскрывшиеся и кровоточащие. Шейный платок, которым он обмотал голову, насквозь пропитался по`том, туника под кольчугой быстро прилипла к спине. Волны усталости швыряли центуриона из стороны в сторону, и в конце концов ему пришлось остановиться. Тулл подумал, что сделал достаточно, желающих и способных продолжить работу хватает. Все его ветераны с мрачным упорством продолжали рыть братскую могилу. Не требовались ни понукания, ни витис. За все время работы центурион не услышал ни единой жалобы, не увидел ни одного человека, прекратившего копать, – разве что ради глотка воды.
Долго отдыхать Тулл не смог – не умел сидеть сложа руки. Шесть лет он ждал, когда представится возможность сделать что-нибудь для погибших товарищей. Теперь этот момент настал. Махать киркой он был не в силах, поэтому стал переносить скелеты, заворачивая их в одеяла и с величайшим благоговением укладывая в могилу. То была волнующая и жуткая работа; всякий раз он не мог отделаться от раздумий, останки какого легионера несет.
От напряжения грудь свело судорогой боли, но Тулл не обращал внимания. Он не позволит себе стоять и смотреть, даже если умрет от переутомления. «Это мои люди, проклятье, мои люди. Я не сумел сберечь их при жизни, но могу проводить в могилу и прочесть молитву над останками. Позволь мне сделать это, Марс, слышишь? Фортуна, ты слушаешь меня? Я должен это сделать. И в следующий раз, Арминий, когда ты появишься, дела пойдут иначе. Я буду готов».
