Школы отправили по домам учеников, а правительственные ведомства – своих сотрудников. Весть о разводе мостов распространилась по городу. Магазины и банки закрылись. Перестали ходить трамваи.
В четыре дня, сразу после того как самокатчики внезапно оставили свой пост у Зимнего дворца, лоялистский артиллерийский кадетский корпус прибыл к одному из стратегически важных мостов, Литейному, и оказался лицом к лицу с огромной разъяренной толпой. Народ решил, что в этот раз мосты не перейдут к врагу. Превзойденные численностью юнкера могли только сдать оружие.
Женский батальон смерти отправили удержать Троицкий мост. По прибытии они поняли, что позиция открыта обстрелу пулеметов Петропавловской крепости. И отступили.
По собственной инициативе Ильин-Женевский отправил солдат гарнизона на защиту Гренадерского и Сампсониевского мостов. Один из отрядов вернулся, таща за собой какую-то тяжелую технику под брань механика.
«Мы опустили мост, – ответили они на вопрос Ильина-Женевского. – И чтобы его не развели снова, забрали часть механизма». Ильин-Женевский заверил техника моста, что революционеры не сломают громоздкие детали, и спрятал их в комнатах полкового комитета.
Но не все шло так, как хотелось массам. На Николаевском мосту юнкера смогли одолеть рьяных, но плохо выученных красногвардейцев, одетых в гражданское, и не дали им переправиться. Женщины из Батальона смерти и юнкера удерживали Дворцовый мост. Тем не менее к раннему вечеру толпа овладела двумя из четырех главных мостов Петрограда. Этого достаточно.
По настоянию левых эсеров Военревком заявил прессе, что «вопреки слухам и сообщениям», целью происходящего был не захват власти, а «исключительно оборона». Под эти повторяющиеся уверения комиссар Станислав Пестковский по приказу ВРК занял городской центральный телеграф. Охранники телеграфа были из Кексгольмского полка, давно верного ВРК. С их помощью и без единого выстрела Военревком захватил основной центр связи Петрограда, хотя ни один из трех тысяч сотрудников телеграфа не был большевиком.
Город встретил вечер в странном равенстве сил. Вооруженные революционеры собирались на мостах, неумолимо удерживая их от захвата правительственными силами, а в это время почтенные граждане, как обычно, прогуливались по Невскому проспекту: большинство ресторанов и кинотеатров по-прежнему были открыты. Восстание разворачивалось под обычными городскими сумерками.
В квартире Маргариты Фофановой на окраине Ленина охватила тревога. Несмотря на относительно легкий прогресс в борьбе, его товарищи так и не объявляли о восстании. Господствовала оборонительная позиция.
«Положение донельзя критическое, – быстро набросал он им. – Промедление в восстании смерти подобно ‹…› Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно ‹…› борьбой вооруженных масс ‹…› Надо во что бы то ни стало сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство ‹…› Нельзя ждать! Можно потерять все! ‹…› Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало!»
«Кто должен взять власть? Это сейчас не важно: пусть ее возьмет Военно-революционный комитет «или другое учреждение».
Ленин попросил Фофанову передать записку Крупской, и «никому другому».
В Гельсингфорсе радист передал телеграмму Дыбенко, молодому воинствующему моряку-большевику: «Высылайте устав». Условленный пароль. Его товарищи из столицы приказывали отправить в Петроград моряков и корабли.
К восстанию готовились не только крайне левые. В ту ночь даже колеблющиеся поняли, что колебаться больше нельзя. Немощный Предпарламент собрался вновь, чтобы обсудить мольбы Керенского о поддержке.
«Не будем играть в прятки, – безапелляционно заявил левый эсер Камков. – Разве есть сейчас кто-нибудь, кто бы доверял этому правительству?»
Мартов взошел на трибуну, чтобы присоединиться к критике. Какой-то остряк в зале справа крикнул: «Вот министр иностранных дел буржуазного кабинета!»
«Я близорук, – отрезал Мартов, – и не вижу, говорит ли это министр иностранных дел в кабинете Корнилова».
Парламентарии с отчаянным щегольством обменивались колкостями, а структуры власти разбивались вдребезги.
Требования Камкова и Мартова – в очередной раз это были немедленный мир, социалистическое правительство, земельная и военная реформы – никого не удивили. Но потрясения сегодняшнего дня, явное ощущение конца подталкивали влево и центристов.
Даже Федор Дан, месяцами стремившийся к коалиции с правыми, теперь неожиданно настоял на том, что «необходимо ясное выступление и правительства, и Совета республики, в котором народ увидел бы, что его законные интересы защищаются именно этим правительством и Советом республики, а не большевиками». Под этим подразумевалось, что «вопросы о мире, о земле и о демократизации армии должны быть поставлены так, чтобы ни у одного рабочего, ни у одного солдата не было ни малейшего сомнения, что по этому пути наше правительство идет твердыми и решительными шагами».
Кадеты в Предпарламенте, конечно, выдвинули резолюцию о поддержке Временного правительства. В резолюции бескомпромиссных казаков содержались яростные нападки на это правительство справа. Но Дан представил резолюцию с новой позицией эсеров/меньшевиков. Она призывала к созданию Комитета общественного спасения, который будет восстанавливать порядок совместно с Временным правительством, и к радикальной программе «земли и мира». Несмотря на примирительный первый пункт, это по сути был вотум недоверия левых Керенскому.
