– Ты настойчивый, – согласился Азазель.
– И хотя идти сюда ты сам решил, – уточнил Михаил, – по своим соображениям, мне пока что непонятным, но все равно чувствую себя виноватым.
– Это прекрасно, – сказал Азазель с пафосом. – Виноватый всегда работает и вообще старается лучше. Думаешь, зря подстроили, чтобы Адам и Ева чувствовали себя виноватыми? Мало того, для надежности на весь род людской возложили вину за так называемый первородный грех!.. Но зато какой результат, какой результат!
Михаил судорожно вздохнул, спросил с надеждой:
– Думаешь, справимся? А если Заран в другом месте?
– Со всеми вызовами справимся, – заверил Азазель чересчур уверенным голосом. – Самосуд плохо, но так как Заран решил взять закон в свои руки, то возьмем его и мы! И посмотрим, чей закон законнее, а чей беззаконнее.
– А какой, – спросил Михаил опасливо, – у нас закон?
Азазель бросил в его сторону взгляд, полный иронии.
– Человек остался таким же, – сказал он, – как и во времена римлян, но законы как-то слишком забежали вперед. Опередили… чересчур опередили. Потому будем придерживаться освященных временем и традициями, которые здесь понимают. И которые должны уважать.
– Око за око?
– Точно, – подтвердил Азазель. – Зуб за зуб, кровь за кровь, слово за слово, мы же все гордые и бескомпромиссные… Эту перепрыгнешь?.. Здесь такое кровавое марево, никто не увидит…
Лицо обжигает жаром, сквозь красный туман проступили очертания черного берега, за ним медленно текущие потоки расплавленной земли, противоположного берега не видно.
– Прыгну, – ответил Михаил с неуверенностью, – но как далеко?
– Подстрахую, – сказал Азазель. – Но вообще-то учись видеть и сквозь такие досадные помехи…
– Две реки и огненный лес, – сказал Михаил. – Значит, потом еще такая же река и какой-то лес, а затем Черная долина с дворцом Малфаса?
Азазель, не отвечая, опустил на его плечо горячую ладонь, Михаил сосредоточился, через мгновение подошвы уперлись в поскрипывающую под ногами черную обугленную землю.
А поскрипывает потому, что островки застывающей земли прибивает к берегу, а в спину бьет горячий воздух от широкой реки расплавленной магмы.
Он торопливо взбежал вслед за Азазелем на крутой берег, тот остановился и приложил ко лбу ладонь козырьком.
– А действительно совсем рядом, – сказал он с удовлетворением. – Вон там другая река, чувствуешь по зареву?
– Очень большая, – сказал Михаил дрогнувшим голосом.
– Или жаркая, – согласился Азазель. – Представь себе, что там течет расплавленный до жидкого состояния вольфрам или рений?.. Ладно, готов к прыжку?
– Я тебе не кузнечик, – возразил Михаил. – Прыгать вслепую?..
– Я вижу, – заверил Азазель. – Скакнем к реке, если боишься сразу на ту сторону. Правда, там кто-то есть, так что, возможно, стоит проявить осторожность, у вас же там все такие… осторожные.
Михаил нахмурился, намеки на трусость никому не нравятся, но безрассудная отвага вообще дурость.
– Рискуй, – ответил он кратко. – Если хочешь. Я с тобой.
Азазель кивнул, Михаил перекладывает ответственность за риск на него, а чего еще ждать от трусливых архангелов, которые шесть тысяч лет прожили в блаженном покое и ни разу не прищемили себе даже пальчик?
После прыжка он молча с брезгливой бесстрастностью взглянул, как огненная река несет тела людей, что горят и не сгорают, все кричат, и этот неумолчный крик сливается в единый тоскливый вой, полный безудержного отчаяния, страха и невыносимой боли.
– Отвратительно, – сказал рядом дрожащим голосом Михаил. – Почему так?
Азазель ответил, не поворачивая головы:
– Что делать, это история!.. Такие у людей были нравы. Пытки на каждом шагу, разнообразные казни, всех не перечислить, а ты хочешь, чтобы в аду было гуманнее, чем на земле?
– Но сейчас такого уже нет! – возразил Михаил.
– Ад, – заметил Азазель нравоучительно, – архаическая структура. Историческое наследие, которое надлежит охранять и беречь, как память о нашей великой истории… или чего-то еще, не помню. Это как бы тоже культура, которую нужно изучать и не прерывать с нею связи.
Михаил вскрикнул негодующе:
– Но в реке терпят муки тысячи людей!
– Вообще-то миллионы, – уточнил Азазель скромно, – да и не терпят, а как бы наслаждаются… только наоборот. Но что тебе люди? Всего лишь
