Тэба Хантера или знаменитого певца вроде Пола Маккартни, и спала с ним — в сердце Гути просыпалось тайное желание, от которого он таял, как снеговик теплым днем. Говард Блай воображал, как лежит на узкой кровати, стиснутый между Спенсером Мэллоном и Мередит Брайт. Они обнимали друг друга, их руки сжимали его двойным кольцом объятий. Его лицо вдавилось в полную упругую грудь Мередит Брайт, а плоская, мускулистая грудь Спенсера Мэллона прижалась к его затылку. Ниже происходило что-то, но он не мог понять или описать, что именно, но ассоциировалось это с сильным ветром и развевающимися занавесками.
Нахлынуло:
lallation (лепет младенцев);
lalochergia (использование непристойности для уменьшения напряженности);
murrey (багровый).
И тут же следом:
mugient (мычание);
mymy (кровать).
И еще:
pruritic (зудящий).
Это тоже стало тайной, скрытой за самыми туманными словами. Спенсера Мэллона Гути любил как никого в своей жизни. Поэтому история о двух дверях в коридоре гостиницы и мучительном гадании так его встревожила. Угадаешь — перед тобой окажется Спенсер Мэллон, держащий в руках нити происходящего. Но если выбор будет неправильным… говорил ли он когда-нибудь, что случится, если они выберут не ту дверь?
Вас слопает тигр.
Когда-то давно Говард Блай видел съеденного тигром человека. И больше видеть такого не хотел. Одному из них суждено отправиться в страну слепых, сказал Спенсер, и это должен быть он, Говард Блай. Там, где он жил, смотреть в любом случае не на что.
Благодаря Спенсеру Мэллону у Говарда Блая выросла в душе особая ненависть к дверям. Часами санитар по имени Ант-Ант прятался, скрючившись за дверью с табличкой «Только для персонала», где смолил вонючие сигареты, только вот угадайте: отчего Говард ни разу не постучал в нее? А еще знаете что? Говард Блай прожил в больнице сорок лет, он знал, что было за дверью «Только для персонала», и это не пугало его. Скучная комната с зелеными стенами, сломанной мебелью и пепельницей, которой, по идее, никто не должен пользоваться, уродливый стол с кофеваркой, журналы на другом древнем столе. Мужские журналы. Журналы для мужчин. Говард видел их, но не просматривал. Вот куда они ходили, санитары: Ант-Ант (Антонио Аргудин), Роберт К. (Крашвелл), Фердинанд Цардо, Роберт Г. (Герни) и Макс Байвэй, — когда хотели побыть собой.
Шестнадцатого октября 1966 года Мэллон преуспел в открывании своей двери, и то, что после этого произошло, было настолько ужасным, что Говард окружил себя священным кругом из слов, и они защищали его в облаке клубящегося розовато-оранжевого света. До тех пор, пока огромная и неотвратимая, сотканная из фраз и предложений сфера, вышибив все из головы Говарда Блая, не отправила его кружить в полной неразберихе сотен историй, которые успокаивали его, глумились над ним, мучили его, баловали его и показывали ему единственный доступный путь продолжения жизни.
Итак. На сцене появляется Спенсер Мэллон. Он сидит на картонной коробке в подвале лавки, качая ногами, опершись на руку.
Старый толстый Гути Блай, вытирая рукавом глаза, смотрел в пространство, он будто наяву видел всех такими, какими они были в тот день.
Высокий, атлетично сложенный Кроха на полу — привалился спиной к штабелю коробок с консервами, голова опущена на прижатые к груди колени. Темные волосы, длиннее, чем у других, обрамляют лицо молодого бандита. Зажатая между губами сигарета из пачки «Вайсрой», накануне стянутой на кассе, посылает к потолку прямой и ровный столбик белого дыма.
Кроха, ты был как бог. Как бог.
В футболке команды гребцов университета, грязных белых штанах и теннисных туфлях сидел на корточках Ботик, надеясь уловить подсказку, чем им предстоит сегодня заняться. Из-за недавно проснувшихся в нем ощущений маленький Говард болезненно сознавал, как страстно Ботик желал стать любимым учеником Спенсера Мэллона.
Спенсер Мэллон сидел, наклонившись вперед и уставившись на свои ноги, ходившие в воздухе взад-вперед, как поршни… Он провел ладонью по лицу, затем по прекрасным волосам.
— Итак, — сказал он. — Обстановка накаляется. Мередит составила карту, и карта говорит нам, что до оптимального срока, времени и дня, осталось всего двое суток. Семь двадцать вечера, воскресенье, шестнадцатое октября. Еще не стемнеет, однако лишних глаз там уже не будет.
