речной верфи. Преступник убил его и его жену. Надругался над их малолетней дочерью прямо на теле матери, а затем свернул бедняжке шею. Собрал все ценности и пытался бежать. Но его схватили.
– Откуда известно, что все это не дикая клевета?! – спросил Леон, пораженный рассказом.
– Вы сомневаетесь в нашем правосудии? – изумился Кергелен.
– Я тебе задал вопрос, а не просил задавать вопросы мне! – рявкнул принц.
– Простите, мой господин. В доме был еще один человек. Мальчик, их сын. Он успел спрятаться от преступника и увидел все его злодеяния.
Леон резко поднялся, сжав кулаки.
– Этот человек поклялся мне, что отправится на родину, не мечтая о мести и не преступая законов Тассирийской империи. Он поклялся наследному принцу Гринвельда! И он нарушил слово! Я сам хочу прикончить этого выродка!
Кергелен взял Леона за локоть.
– Ваше высочество, я прошу вас умерить свой гнев, – зашептал он.
– В чем дело?! – Принц резко отдернул руку. – Он дал мне клятву и нарушил ее! Я хочу его казнить!
В висках стучала кровь, лицо покраснело. Снова жажда схватки и крови. Снова пробудившийся зверь желал насытиться, и голос Леона вторил ему, если, конечно, это был не голос самого зверя.
– Мой господин, – шепотом увещевал Фатис, – его преступление разгневало весь город, и толпа желала разорвать его на части. Только после обещания прафеция прилюдно скормить негодяя дракону толпа передумала штурмовать тюрьму, где держали преступника. А теперь вообразите новость: убийца смог появиться в городе и совершить свои злодеяния потому, что вы оставили ему жизнь и даровали свободу. Вы этого хотите?
– Он прав, Леон, – вмешался Нордвуд. – Успокойся и присядь. Он сейчас ответит за все. Твой же дракон его и накажет.
Гринвельдский наследник вынужден был прислушаться к разумному совету.
– Пусть они подойдут ближе, – проговорил он, усевшись на свое место. – Это можно устроить?
– Зачем, Леон? – спросил Харольд.
– Я просто напомню ему о данном слове.
Фатис снова поговорил с людьми прафеция. Один из них крикнул что-то приговоренным. Они, пугливо озираясь, побрели к ложе.
– Почему они повинуются? – тихо, словно сам у себя, спросил Кристан Брекенридж. – Их ведь и так ждет смерть. Почему они послушно идут сюда?
– Надежда, юный господин, – отозвался Кергелен. – Они ведь еще живы. Значит, продолжают надеяться. А вдруг случится чудо и их пощадят?
– Глупо.
– Возможно. – Евнух пожал плечами. – Но, оказавшись на их месте, можно посчитать иначе. Если бы они не пошли, это значило бы, что они смирились с участью и желают умереть. Но они идут. Следовательно, хотят жить.
– Как и погубленные ими, – прорычал Леон, вставая. – Они тоже хотели жить.
Он подошел к парапету ложи и показал на клятвопреступника.
– Ты!!! – заорал принц, перекрывая шум толпы. – Помнишь меня?!
Фатис перевел. Осужденный долго и зло смотрел на Леона. Затем вдруг обреченно закивал.
– Хорошо, что помнишь! Сейчас ты умрешь! И я желаю, чтобы последние мгновения своей поганой жизни ты думал о попранной клятве!
Леон обернулся и, сам не ожидая, крикнул прафецию:
– Начинайте казнь!
Градоначальник и Залманарри переглянулись, однако возражать Леону не стали. Прафеций поднялся и вытянул руку с красной тряпицей, развевающейся от теплого ветерка. Со стороны других ворот арены, самых больших из трех, донесся скрип зубчатых колес и лязг тяжелой цепи. Створки мощных решетчатых ворот стали нехотя расходиться.
– Чичь мирген арита! – громко провозгласил прафеций, и толпа подхватила клич.
Леон уже хорошо знал, как переводится эта фраза: «Пусть прольется кровь!»
Ворота еще не распахнулись до конца, а в их темных недрах раздался душераздирающий вопль тиранодракона.
Зрители загудели. Кто-то от восторга, кто-то от испуга. Приговоренные обернулись и в ужасе уставились на ворота.
Натянувшись до предела, цепи затряслись, створки ворот разошлись до конца. Однако пеший дракон не торопился выйти на свет. Какое-то время доносилось его недовольное рычание. Видимо, зверя смущал шум многочисленной толпы.
Ниччар что-то приказал своему помощнику. Тот кивнул, проворно поднял короткое метательное копье и метнул в одного из приговоренных. Копье
