С нечеловеческим бешенством сражалась вокруг него свита, состоящая из опытных вояк и людей-нелюдей с оцепенелыми лицами. Свои раскаленные шлемы эти кровожадные существа выбросили. Жару они, видимо, все-таки ощущали, или пот затекал им в глаза, мешая смотреть. Обнаженные головы с ужасными розовыми проломами приводили в оторопь видавших виды ботуров. Мальчишки на горах, тщательно прицеливаясь, метали камни в нагие башки и шаяльский шлем. Камни гулко стучали о железо шлема, рикошетили и язвили нелюдей, а великан только вздрагивал и мычал.
Хаотическое сражение будто начало понемногу сворачивать полы рубища, но тут конный отряд воительницы Модун ворвался с тыла. В воздухе засияли голубоватые дуги новых мечей. Завеса сплошного сверкающего вихря загородила дорогу к воротам. Молниеносные всадники неожиданно выныривали в оравах врагов, рубили, кололи, разносили вдребезги, распуская людские клубки по равнине путаными рваными нитями.
Враги поддались свежему натиску. Отдельные ожесточенные схватки вновь рассеялись и раскатились по всей ширине поля безудержными ворохами невероятного бурелома. Но скученные в середине отряды, взятые «модунцами» в полукольцо, держались крепко и не думали трогаться с места. Видно, во что бы то ни стало вознамерились кинуть своего дылду и нелюдей на таран ворот.
Пятерке молодых ботуров удалось пробиться к рядам окружения шаяла. Первый удалец чуть застопорился, ошеломленный видом лысых воителей с одинаково лютыми лицами. Миг растерянности стоил парню жизни – великанская булава дотянулась поверх младенчески голых голов и с треском хватила его по лбу. Второй ратник из-за спины павшего товарища успел прострелить верзиле стрелой кисть правой руки.
Человек-гора выпустил вниз обе булавы. Громадными шишками скользнули они по лохматым бокам коняги. Скосив глаза к переносице, шаял надсадно взревел и выдернул стрелу. Пока он это проделывал, юный стрелок лишился десницы. Третий ботур захлебывался на земле в луже крови, своей и четвертого, разваленного надвое с плеча. Пятый безуспешно пытался сдержать сразу и внутренности взрезанного поперек живота, и вставшую дыбом лошадь…
Яростный женский крик заставил великана вздрогнуть и оглянуться удивленно. Лысый рядом с ним посунулся в молниеносном выпаде – ан кто-то оказался стремительнее: сабля лысого рассекла пустоту. В следующий миг безголовое тулово осело по-домашнему мягко, точно на лежанку, всю лютость утеряв, а гладкий шар головы сверзился под копыта шаяльскому битюгу. Конь сердито переступил ногами, и розовый череп раскокался со звуком громко треснувшей скорлупы. Ореховый треск потонул в исполосованном воплями и стонами воздухе. Ражие служаки бурдюками валились по обе стороны женщины в доспехах воина, с зигзагом-отметиной на щеке. Вооруженная одновременно мечом и копьем, она кружилась среди тертых армейцев, разя напропалую и не впусте. Не одному из бывалых, прежде чем пасть, пришла на ум мысль о кровавой Элбисе – вечной невесте, духе битвы людей саха. Да и впрямь! Разгневанное лицо воительницы было враз безумно, прекрасно и страшно. Меч ее не знал промашки, копье гвоздило не вхолостую.
Отвечая нападающему бойцу болотом, она зацепила копьем чью-то руку в железном браслете и с дикою силой выдернула ее из сустава, а нападающий в тот же миг свис с коня с расколотой головой. Женщина наскакивала, наступала, била наотмашь – молниеносно, свирепо, без умолку крича!
Чудной человек неподалеку, в высоко взлетающей накидке из разноцветных косиц, в черно-белом наряде с побрякушками, действовал столь же диковинным, как сам, оружием. С каждым взмахом посоха с тяжелым набалдашником черепные кости нелюдей вторгались в чуть прикрытый кожею мозг. Посох колесом вертелся в руках странного человека – то лупцевал верхушкой, то колол копьем-копытцем, навостренным внизу. На опоясках древка плясали танец смерти вырезные красные человечки, бубенцы пели звенящую песнь…
– Откуда ты здесь взялся, ньгамендри?! – прокричала воительница, очутившись обок.
– Из Элен, как и ты! – засмеялся тот, не забывая крутить своей убийственной снастью. – Все невоенные вышли… увидишь!
Сабля взвилась над ним, и мелькнуло равнодушно-злобное лицо. Шаман вьюном вынесся из-под клинка в последний миг. Кривое лезвие лишь царапнуло щит на животе – лик медного идола с ушами-ладошками по краям. Идол брезгливо шевельнул губами – видно, выругался на языке ньгамендри…
Грудь лысого тотчас пронзило копье женщины. Спасенный единоборец, смешливо сверкнув жгуче-черными очами, нашел время поклониться:
– Благодарю.
Поклон шамана обернулся проворным вывертом. Очередной вражий меч сразил напрасное ничто. Маховая тяга повлекла неприятеля за собой, и уже на земле заточенное копытце посоха отыскало его тщетно зажмуренные глаза.
Ручейки и потоки врагов, что завершили схватки в отдалении или удрали от них, старались влиться в основное войско, несмотря на то что побоище в середке частым роздыхом не баловало. Всюду вблизи велись непрерывные бои.
В борьбе за дорогу к Элен тяжелая конница изрядно убавила и потрепала «модунцев». Ботуры с еще не зажившими молниями на лицах метались в свалке, как кроны молодого соснового леса в свирепом урагане. На глазах воительницы таял заботливо выпестованный ею отряд. Один за другим гибли ребята, и рану за раной принимало сердце Модун. Палящими жалами впивались в него драгоценные отныне имена…
Она подготовила их к смерти. Она убила их молодость, их жизнь – самый великий дар Творца!.. Слезы взрывали Модун. В коротком перерыве она подбежала к раненому парнишке. Он судорожно сжимал батасы в руках. Но помощь была уже не нужна: ноги юного воина била предсмертная дрожь. Из-под тонкой, щегольски плетенной шапки вывалились собранные в пучок девчачьи косы.
– Мэника! – вскрикнула Модун. Еле признала свою лучшую мастерицу танцевать с боевыми ножами… Лицо девушки покрывали грязь и кровавые брызги. Недвижные глаза широко распахнулись, словно увидели в небе что-то чудесное. Казалось, вот-вот воскликнет: «Глянь-ка, а вон там!..»
Не воскликнет. Вокруг кос растекалась лужица темной крови. Ладони разжались, черни батасов выпали из них… Модун опустилась возле тела Мэники на
