них местами. Из пелены продернутой алыми струйками пыли вздергивались судорожные ноги издыхающих скакунов. Где-то внизу, в месиве крови и грязи, возились придушенные их телами хозяева. А неутомимый собачий воин мчался дальше, походя взрезая сухожилия лошадиных лодыжек.
Следом за псом бежал барлор. Яркие глаза его взблескивали, будто брызги золотой жилы в ржавом камне. Хищно раздувая ноздри, щеря белозубый рот, барлор перескакивал через разбросанные трупы и на бегу вступал в мгновенные стычки, всегда неудачные для противников. Он был неуловим, невредим и кипуч. О таких везунчиках в его народе говорят: «Волчьим молоком напоенные». Между поединками барлор рычал от досады, что все не может догнать прыткую собаку, которая давно сорвалась с поводка.
Услышав в передышке гортанный клекот, он поднял голову и остановился. Над полем летели два беркута. Птицы отливали на солнце железным глянцем возмужалой мощи, словно их покрывало не оперенье, а броня. Орел снизился, круто развернулся правым крылом долу и дружелюбно свистнул, приветствуя. Барлору почудилось – полнеба заняли могучие крылья! Орлица, видно, опасаясь досужей стрелы, сделала тревожный круг.
Желтоглазый воин засмеялся, помахал рукой: летите выше, небесные ратники, не то впрямь пристрелят! А беркут, прежде чем устремиться ввысь, пронесся мимо и коротко клекотнул кому-то еще.
Барлор оглянулся и замер… Окаменел, казалось ему, на целую вечность, лишь губы прошептали имя, которое в течение долгих весен привыкли повторять ночами. Не верил себе, хотя с волнением думал о встрече и ждал. Разумеется, позднее, потом и не здесь, если…
Олджуна стояла совсем близко, приставив ко лбу ладонь, и без всякой боязни смотрела на птиц. Растрепанный узел кос развязался на затылке и лег на плечо, как только что просмоленное вервие. Красивый рот улыбался. В глазах сияло небо, плыли легкие облака и орлы. «Простили», – убедился барлор.
Пальцы помнили на ощупь льющуюся тяжесть ее волос, губы хранили память о податливой мягкости губ – ягод спелого шиповника… Она изменилась. Была не той прихотливой девчонкой, непостоянной в нраве, полной обид и загадок. В зрелой женской красоте новой Олджуны проявилась властная сила и в то же время тихая нежность, что так не вязалась с боевым батасом в руках…
Прерванный бой на миг потерял остроту. Притупился, померк, заглох. «Чужая женщина, – подумал барлор тоскливо. – Не моя».
Проводив беркутов к горам Элен любящим взором, Олджуна вернулась глазами на землю. Одарила радостной бездумной улыбкой… и отпрянула, прикусив губу.
– Барро?!
Никогда не жалел он так сильно, что не знает языка ее племени.
– Да, это я, – сказал, торопясь. – Я – барро Янгвард, человек волчьего ветра. Пришел сражаться. Спасать свое гнездо Хокколидел и Землю… А еще я пришел за тобой, Олджуна, потому что все время, пока не видел тебя, не знал новой весны.
Его смущение и вызов отражались на лице женщины. Она молча качала головой. Подбежала собака, подлезла под левую руку барлора, ластясь. Он привычно почесал пса за ухом.
– Волк, – слабо улыбнулась Олджуна.
Янгвард поспешно кивнул:
– Я увезу тебя в Хокколидел…
– Меня нынче спасла волчица.
– Увезу, даже если ты – чужая.
– Та самая волчица, помнишь? С темным ремнем на спине.
Если она улыбается, значит, согласна. Ничто на свете… никто не способен осчастливить его больше!
Неприязненный холод обдал Янгварда: он почувствовал недобрый взгляд. К ним крупными шагами шел дюжий старик, по виду кузнец. Черные с проседью волосы, схваченные вкруговую ремешком, сердито взметались над плечами. Кузнец хозяйски возложил на плечо Олджуны мозолистую длань и что-то желчное с напором процедил сквозь зубы.
Она вздрогнула, порывистым движением скинула его руку и презрительно вымолвила в ответ резкое слово. Повернулась, мельком глянув на желтоглазого человека с собакой. Горечь, гнев и печаль стыли в темных глазах. Не было в них ни любви, ни тихой нежности. Примерещились Янгварду…
Пес встряхнулся, напомнил смятенному хозяину о продолжении битвы. Рыкнул на него с грозным раскатом: что стоишь столбом, проснись!
Барлор очнулся и выкрикнул вдогон уходящим:
– Я – Янгвард, что значит Упрямый! Клянусь Златоглазой волчицей, я увезу тебя в свое гнездо!
Кузнец злобно зыркнул из-за плеча. Олджуна не оглянулась.
– Увезу, пусть даже ты – чужая!
…Начались новые витки ытыка, что смешивали в мисе поля кровь, ярость и боль.
Незримые духи просочились сквозь камень гор, толщи вод, воздушные пласты и обрушились на врагов. Погружаясь в вязкие потоки, замедлялись на взмахе занесенные клинки, руки немели в насыщенных ненавистью ветрах. Бесплотные хранители коновязей, мглистые хозяева дворов и юрт поднялись вокруг Элен мерцающей защитной завесой.
