сбежать – догоню. Тогда смерть покажется тебе счастьем… ведьма!» – эхом памяти откликнулся в голове тот же голос.
Словно кипяток плеснул в незажившую рану. Стало больно дышать. Раздвинулась и зашевелилась привычная темнота. Заволновалась туманная дымка, пестрыми пятнами замелькали полузабытые весны… Эмчита испытала те же ощущения, как тогда, когда лежала на куче соснового лапника в повозке гилэтов, что бежали из Йокумены, и вслушивалась в их незнакомый разговор. Когда она была совсем молодой и зрячей, слова воочию отражались в воздухе, как древние рисунки на скалах, и становились внятными… Заныла, наливаясь горячей кровью, давным-давно иссохшая грудь. У тела своя память. Оно вспомнило блаженную тяжесть, знакомую женщинам, выносившим под сердцем дитя.
Ратаэш!.. Воин в восьмипластинчатом шлеме с золотой окаемкой и перьями коршуна в трубке навершия. Он носил имя этой птицы на языке гилэтов. Гельдияр. Человек, чью ничтожную жизнь спас джогур женщины в бремени, похищенной в Элен. Сын лекаря Арагора, предавший свой народ ради низменных корыстей. Ради службы Черному богу и белоглазой змее в человечьем обличье – демону Дэллику, который ослепляет людей соблазнами… и по- настоящему.
Но голос Гельдияра молод. Как бы мог старик прийти сюда воевать? Ведь он ее ровесник или даже чуть старше!
«Крадущий из вечности время». Кажется, так сказал о Страннике Арагор. Чему удивляться? Люди стареют, если они – люди. Тем же, кто отдал душу дьяволу, старость не грозит. В этом Дэллик, искусный во лжи, не солгал…
Воспоминания Эмчиты прервал Дьоллох. Сбросив с себя руки матери и Айаны, парень сделал едва заметный шаг вперед. Вскинув голову, обратился к чужеземцу:
– Много ли чести убивать мирных людей? Они ни в чем перед тобой не виноваты. Я – не ратник и никогда не хотел им быть, но сегодня я уложил одного из ваших… Или двоих. Тебе есть за кого мстить. Давай же сразимся! А их отпусти, если ты – истинный воин.
Пока родные и девушка переживали новую оторопь, певец спокойно обернулся к Эмчите:
– Переведи. Я знаю, ты можешь.
Качнув головой, она усмехнулась невольно. «…Если ты – истинный воин». Дьоллох нечаянно попал в точку. Гилэты всегда полагали себя
– Я буду мучить вас долго, йокуды, – зловеще осклабился чужак. – Очень долго. Вы проклянете день, когда появились на свет.
Этого Эмчита также не стала переводить.
…Ах, Дьоллох, дурной мальчишка! Манихай видел: взбудораженная Лахса на взводе. Выступление Дьоллоха отчаянным страхом и яростью отозвалось в ней. Женщину била мелкая дрожь, и что-то тихонько стучало в ее теле. То ли сердце, то ли восемь зубов, которыми она собиралась рвать глотки врагам… Чуя нестерпимое желание жены с воплями кинуться на воина, Манихай лихорадочно прикидывал, что можно сделать, и, забываясь, тонко постанывал.
А что сделаешь? Смерть, видать, неминуема… Вот что: надо ринуться всем вместе с собакой. Кто-нибудь да выживет.
Мимолетная задумка Манихая совпала с мыслью Берё. Испустив прерывистый, почти человечий вздох, пес еще туже натянул повод. Но тут Эмчита шепотом велела главе несдержанной семейки:
– Отвлеки воина.
– Как? – растерялся тот.
– Не знаю, – нетерпеливо двинула она губами. – Отвлеки.
Знахарка что-то затеяла. Не зря говорили – колдунья.
«Ну же, помоги ей!» – трудил Манихай ошалелую голову, всем телом чувствуя, как истекает драгоценное время. Попытка рассмеяться не удалась. Не вышло и улыбнуться. Сплясать, что ли?..
И Манихай запел.
Воин удивился и подступил ближе. Слепая старуха в ужасе скрылась за горбуном. Люди испугались сильнее. Это понравилось чужаку. Как и то, что человек поет. Еще не видел, чтобы перед ликом смерти вели себя столь чудно?. Голос у старика был довольно приятный. Песня, верно, о девушках… Что ж, пусть поет. Может, раззадорит и раздирающая сердце дьявольская злоба расслабит когти, даст вволю потешиться с девчонкой, прежде чем захочется вкусить ее жизни.
– Пой, пой, йокуд, – позволил гилэт благосклонно. – Я уважаю отважных врагов. Я убью тебя последним.
Манихай пел песню Дьоллоха. Сын сочинил ее совсем недавно.
Слезы струились по щекам отца. Слова причиняли неизъяснимую муку. Казалось, их ловкий склад ускоряет бег времени. Кончится песня, и приспеет миг,
