имеющих кровь. Глаза в глаза вперились друг в друга люди и Самодвига… если можно назвать глазами узкие пробоины в стенах, решетчатые, как стрекозьи зеницы.
На трехгорбой хребтине тяжело вздымались округлые покрышки с множеством витиеватых труб, увитых проволочной паутиной. Поводя подвижным носом, Котел выдыхал шипучий пар из труб и ноздрей. Пар был вязкий и едкий, точно прокисшая рыбья уха, забытая хозяйкой в горшке и найденная ею через седмицу. По стенам стекали дегтярные капли маслянистой желчи. Земля рядом с Самодвигой стала жирной, зернистой и вытравилась ямками, как вскипевший черный творог.
Быгдай и Тимир осадили коней. Позади, на усеченном хвосте Котла, топорщилось прорванное белесое брюхо… которое вдруг встряхнулось. И, взметя грязные лохмотья дыры, из нее выпрыгнул человек!
– Болот! – воскликнул отрядник, прянув назад в изумлении.
Парень оглянулся, махнул рукой:
– Скорее, там близнецы Чиргэл и Чэбдик! Чэбдик ранен… Помогите им выбраться!
Сам же побежал к передней части Самодвиги. Те, кто стоял там, видели, как воин, ветром вылетев из-за угла, сильно стукнул кулаком в дремучую стену и позвал:
– Атын!
В плотной броне приоткрылся клыкастый зев и с визгом выплюнул железную лестницу. Воин взвихрился по ступеням и скрылся в таинственной утробе. Тотчас клыки, войдя паз в паз, снова сомкнулись так плотно, что щель в латах Котла исчезла.
Все произошло очень быстро. Никто из опешивших людей ни вскричать, ни сдвинуться не успел.
Еще до того, как в Котел взлетел воин, во второй домовине отворилась и захлопнулась внутренняя дверь. Вперед скакнула нахохленная ворона. Косолапо переваливаясь с ноги на ногу, вошел карлик и протянул к костру розовые ладошки. Блеклый огонь горел натужно, как в призрачном сосуде, языки вялого пламени словно примерзли к невидимым стенкам. Человечек рассмеялся и убрал руки за спину.
Плененный огонь еле освещал открытый вход и лежанку, укрытую рыже-черной шкурой бабра. Все остальное подернула неровная, дырявая мгла. В ней как будто никого не было, но малыш весело спросил:
– Скучаем, молодые люди?
Тень еле слышно вздохнула девичьим голосом. Из пещеристой мути за костром выкроился Соннук. По просьбе Атына, за которым следили особенно тщательно, он только что передал Илинэ одну вещицу. На всякий случай…
– Свидание у нас, – нашелся парень.
– Сказано же было – больше двух без присмотра не собираться, – ухмыльнулся карлик. Утопленные в складках век капли-глаза заблестели и округлились, он явно задумал какую-то шалость. Но в стылой глубине глаз чернел изначальный мрак. Из гнезд первобытной тьмы источалось древнее зло – безграничное и всепоглощающее.
Младенческая ручка удлинилась, стала заметнее чешуя на кожице. Запястье из быстрой ящерки превратилось в извилистую змею, пальчики простерлись к скамье.
– Иди сюда-а-а… – прошипел малыш. – Иди ко мне-е-е…
Послушная зову, бабровая шкура скаталась в рулон, взмыла вверх и развернулась. Ухоженная шерсть сверкнула искрой и глянцем… Мягко спрыгнул с лежанки оживший зверь.
Длиннорукий поток вобрался назад в пухлое тельце. Довольный карлик почесал бабра за ухом, сложил губки бутоном и дунул в нос. Хищнику не понравилось вольное обращение – усы грозно встопорщил, опустил могучую лапу на детское плечо. Человечек сел на пол и бесстрашно пощекотал пушистое звериное брюхо…
Соннук снова скрылся в тени за неживым огнем. Заливаясь смехом, малыш забавлялся большой меховой игрушкой и, кажется, забыл о людях. Боясь привлечь внимание зверя, они не решились уйти.
– Дай-ка мне ту вещицу обратно, – шепнул Соннук замершей девушке.
Испуганные глаза взметнулись к его смутно белеющему лицу. Ровдужный сверток ткнулся Соннуку в руки. Парень про себя усмехнулся: завернуть успела уже…
В лоскуте, кроме переданной Атыном снасти, обнаружилась маленькая, с ладонь величиной, овальная пластинка. Едва не упала, на лету повезло подхватить.
Ворона встрепенулась, скосила в тень сизый глазок. Люди застыли. Птица помедлила и, не отводя глаза от тени, подлетела к карлику.
– Ну что там еще! – Человечек как раз изловчился оседлать бабра, как коняшку, и не желал отвлекаться.
Ворона каркнула ему в ухо. Малыш стряхнул надоедливую с плеча. Ножка в узорчатом сапожке поднялась с явным намерением пнуть. Оскорбленная вещунья захромала прочь. Карлик раздраженно зевнул – жаль, такую веселую игру испортила глупая доносчица! Но смоляные очи подернулись было туманцем ленивой дремы и опять засверкали. Указал бабру пальчиком в тень:
