овчинный коврик.
У Тильды мелькает мысль: может быть, так она реагирует на дневное происшествие – в ней говорит желание утвердить жизнь после соприкосновения со смертью. Но она слишком остро сейчас хочет Дилана, чтобы подвергать анализу свои чувства. Скоро они оказываются полностью обнаженными, и пляшущие языки пламени бросают блики на его кожу, темную, как кофе, и отражаются на ее коже, светлой, как алебастр. Жгучее желание отгораживает их от холодного дыхания зимы, покрывшего окна инеем.
Беспокойство о поддержании огня в обжиговой печи заставляет Тильду проснуться и высвободиться из объятий Дилана. Она садится и смотрит на него.
– Надо подкинуть еще дров. Я не могу оставить огонь как есть.
Он касается ее плеча, потом проводит пальцами по всей длине руки и подносит ее пальцы к своим губам.
– На вкус ты так же хороша, как и на вид. – Когда она смущенно пожимает плечами, добавляет: – Хватит скрываться, помнишь?
– Не все видят меня такой, как видишь ты.
– Тогда они многое теряют.
– В недавнем прошлом меня назвали бы ведьмой. – Тильда беззаботно смеется, хотя эта мысль вовсе не кажется ей смешной. – И, вероятно, были бы правы.
Она встает и натягивает белье и футболку. Тучи наконец разошлись – в небольшое оконце льется лунный свет, падает на лежащий на столике браслет, и тот начинает сверкать.
Дилан приподнимается на локте.
– Ты правда думаешь, он тебе как-то помог? Там, на раскопках? Ты думаешь, он сделал тебя… сильнее?
Тильда кивает.
– Да. Мне было страшно, но я знаю точно – без него ничего бы не получилось.
Золотой браслет кажется ей прохладным, его поверхность гладкая, кроме той части, где выгравирован рисунок. Тильда вертит его в руках и вдруг слышит в голове тихий звон, словно где-то далеко зазвучала под внезапным дуновением ветра стеклянная подвеска. Тильда делает глубокий вдох и надевает браслет на запястье. Но он слишком широк – она тянет его вверх, через локоть, пока он не облегает предплечье. Металл ласково давит на кожу, быстро утрачивая свою прохладность и впитывая тепло тела.
Внезапно начинается настоящее светопреставление.
Комната наполняется слепящим белым светом – Тильда вынуждена закрыть лицо. Звенящий звук быстро нарастает и скоро достигает такой громкости, что, крича от ужаса, она не слышит собственного голоса. Часто моргая от пульсирующего света, она видит: таинственная сила отбросила Дилана к дальней стене. Он протягивает к Тильде руки, но не может сдвинуться с места. Пламя в камине, только что казавшееся безобидным, разрастается, становится неестественно ярким, и вот уже его языки лижут каминную полку и начинают взбираться по выступу в дымоходной кладке. Вокруг Тильды образуется воронка. Воздушные волны тянут то в одну, то в другую сторону, неистово треплют волосы, пока ее тело не начинает вращаться. Тильда не в силах остановиться. И пока она кружится, в поле ее зрения попадает видение. Она видит себя, стоящую гордо и прямо, в ее волосы вплетены жгуты, свитые из кожаных полосок, глаза густо насурьмлены, кожа разрисована черными татуировками. Она облачена в кожаные доспехи, а на бедре у нее висит кинжал. Эта переливающаяся грозная версия Тильды поднимает руку и медленно протягивает ее реальной Тильде, но та не может даже пошевельнуться, чтобы прикоснуться к ней или отстраниться. Она понимает, что должна что-то сделать, чтобы все это прекратить и взять ситуацию под контроль. Деревянная каминная полка уже занялась, от искр загорается овчинный коврик. Дилан лежит с закрытыми глазами, словно потеряв сознание. Тильда кружится так быстро, что ей кажется, еще немного, и она тоже лишится чувств. И тогда уже некому будет остановить распространение огня.
Сделав над собой невероятное усилие, она поднимает левую руку и хватается за браслет. Мгновение ей кажется, что у нее не хватит сил. Тильда начинает кашлять от дыма. До нее доносится запах горящей шерсти. Наконец она срывает браслет с правой руки и кидает его через всю комнату.
И все прекращается.
Она падает на пол. Видение исчезло. Чудовищный шум смолк. Она сдергивает с дивана одеяло и сбивает пламя с деревянной полки и коврика. Дилан кашляет и с трудом встает на колени. Потушив огонь, Тильда бросается к нему.
– Дилан! Боже мой, Дилан…
Он оглядывает разоренную гостиную, перевернутую мебель, разбитые безделушки, обгорелые полку и коврик. Откашлявшись, он нетвердым голосом говорит:
– Напомни потом, чтобы я никогда тебя не злил.
Затем он пристально смотрит на Тильду, и его глаза округляются.
– Ничего себе, – шепчет он.
