— Я пойду с тобой.
Он взглянул на меня, поймав взгляд. И потянулся через стол, накрывая мою ладонь своей.
— Спасибо.
В ответе необходимости не было. За такое не стоило благодарить.
ГЛАВА 8
А ночью небо разразилось такой грозой, что я просыпалась три раза от наиболее мощных раскатов грома. И даже когда занялся рассвет, обзору это не помогло — дождь лил практически сплошной стеной который час подряд.
Я как раз почти закончила собираться, когда Ирвин, пару раз стукнув в дверь, вошел в комнату. На раннем завтраке мы обменялись разве что пожеланиями светлого утра, что не соответствовало действительности, да приятного аппетита. И выпили только крепкого тая, оставив остальное нетронутым.
— Ты готова?
— Да.
Я закрепила парой шпилек шляпку с вуалью и развернулась к мужу. Он тоже успел переодеться и теперь выглядел хоть и мрачно, но собранно. В форме я его видела впервые, так что потратила несколько секунд на то, чтобы обозреть темносиние брюки, заправленные в сапоги, да такого же цвета камзол. И отметить, что дослужился он до капитана. Это было странно в соответствии с должностью, но говорило также о том, что королевский племянник не стремится пользоваться положением и заполучить на предплечья как можно больше «крестов».
Мое темно-бордовое платье совсем не гармонировало с его одеждой, но кого это будет беспокоить в такие моменты? Ир дождался, пока я подойду, и открыл портал, одновременно подхватывая меня под руку. Дождь застучал по оконному стеклу с новой силой, но нам, к счастью, помехой не был.
В храме Мигьяны, находящемся близ Остомского кладбища, было, против ожидания, многолюдно. Большинство — мужчины, которые, как и Ирвин, носили синюю форму, так что сразу становилось понятно — это и есть сотрудники департамента правопорядка. Впрочем, аналогичные камзолы и брюки я увидела и на нескольких женщинах, остальные были одеты, как и я, в траурные бордовые тона.
Ирвин на секунду замер, как-то рвано вдохнув воздух, а затем двинулся в сторону зала, где должна была пройти церемония прощания, по дороге кивками или парой слов здороваясь со знакомыми. Я буквально кожей чувствовала скользящие по мне взгляды, но делала вид, что не замечаю их, хоть это и стоило большого труда. Но если я нужна Ирвину, значит, буду рядом. Уж это я в состоянии сделать.
В глаза сразу бросились кажущиеся бесконечными ряды скамеек по обе стороны от широкого прохода, в конце которого, даже от входа, был виден стоящий на небольшом постаменте гроб. Рука сама сжалась на предплечье мужа, но на его взгляд я покачала головой, показывая, что в порядке. Настолько, насколько это вообще может быть в подобной ситуации. А у самого гроба, словно не сумев себя заставить отдалиться хоть на метр, спиной к нам стояли две женщины.
Супруг взглядом же спросил разрешения и освободил руку, шагнув чуть вперед. А затем позвал едва слышно даже для меня:
— Лайдин Кристин?
Обе женщины обернулись почти одновременно, а затем одна из них стремительнее, чем я могла бы предположить, бросилась к Иру, не сдерживая слез. Очевидно, это и была мать Вернона. Как и сказал вчера Ирвин, она действительно была пожилой. Но смерть сына, кажется, почти убила ее. Руки, когтями раненой птицы вцепившиеся в ткань камзола Ира, мелко подрагивали, а рыдания доносились будто не из горла, а откуда-то из глубины души. Сейчас я не видела ее лица, но хватило и пары мгновений до этого, чтобы отметить ввалившиеся покрасневшие глаза и горящие нездоровым лихорадочным румянцем щеки. Муж что-то негромко говорил ей, наклонив голову, а женщина продолжала плакать. Так надрывно, что я сама едва сумела справиться с подкатившими к горлу слезами. И поспешно перевела взгляд левее.
Сестра погибшего оказалась, напротив, моложе, чем я думала. Возможно, моложе даже меня самой, что только подчеркивал отсутствующий макияж. Глаза девушки тоже были покрасневшими от слез, но сейчас она не плакала. Только комкала и без того превратившийся в измятую тряпку носовой платок да раскачивалась слегка из стороны в сторону, вряд ли сама замечая это. Я отыскала в кармане чистый платок и шагнула вперед, протягивая его девушке.
— Вот, возьмите, пожалуйста. И примите мои соболезнования…
Я не знала, как себя вести, что говорить. И уж тем более, к счастью, не знала, каково ей. Но боль в серых глазах была столь явной, что хотелось сделать хотя бы что-то, чтобы ее уменьшить. Вот только это было не в моих силах.
