Я промолчал. Не застроили, потому что не дошли руки. У советской власти отношение к кладбищам пренебрежительное. Они и свои сносят на раз. Байер некоторое время стоял неподвижно. Как я понял, молился. Затем сел в машину, и я отвез его в «Юбилейную».
В понедельник мы отправились на завод. Немцы дотошно ознакомились с производством. По их лицам было видно, что они о нем подумали.
– Есть проблема, – сказал Байер в кабинете директора. – Большинство ваших мастеров немолоды. Сомневаюсь, что они смогут освоить новые технологии. У нас бы уволили и набрали молодых.
Я перевел это директору.
– Не надо сомневаться! – обиделся Виктор Петрович. – У нас отличные мастера! Освоят!
Короче, договорились. Немцы улетели, вскоре пришло приглашение из Германии. Делегацию сформировали большую. Пришлось включить представителей правительства (на фиг нужны, но без них никак – застопорят процесс), директора, главного инженера… Советский Союз. В загранкомандировки лезут нахрапом. Хрен с ними, лишь бы дело стронулось.
Не так быстро, как хотелось, но оно пошло. В Минск прибыли вагоны с оборудованием и материалами. Вернулись обученные специалисты. Под руководством прилетевших немцев шел монтаж и наладка новых станков. Меня рвали на части. Переводчики МИДа не знали технического немецкого и имели смутное представление о производстве. Пришлось их заменить. Я ходил на завод, как на работу. Писать забросил. Хорошо, что с продолжением «Курта» успел. Перед советскими издательствами у меня обязательств не было. Я вставал в шесть, завтракал и ехал на протезный завод. Возвращался поздно вечером. Умывался, ужинал, тетешкал Тему и ложился спать. Лиля относилась с пониманием. Повезло мне с женой!
В июле завод дал первую продукцию – протезы и костыли. Коляски местная промышленность не потянула. Просты-то они только на первый взгляд… Посоветовавшись с Байером, я решил первую партию купить. Деньги были. Продажи «Курта» росли, немцы активно жертвовали в фонд. К моему удивлению, подключились и немецкие ветераны войны. Байер объяснил это так:
– Они помнят, как воевали с вами. После Восточного фронта Западный считали курортом. «Томми»[32] не солдаты. А вот русские – да. Сильного противника уважают.
Выглядел Байер довольным. Заказы шли через его фирму. Фонд объявил конкурс, и лучшие условия предложил сын Байера. Все законно. Конверты с предложениями вскрывали публично, перед прицелами камер. Но в том, что дедушка проинструктировал сына, сомневаться не приходилось. Став во главе фонда, Байер-старший получил доступ к стратегической информации. Объем поставок, серьезность заказчика, содействие властей. Типичный инсайд. С этим здесь еще не борются. После поймут… Цену оборудования и материалов поставщики предложили практически одинаковую. Только проигравшие добавили к ней стоимость страховки. Байер-младший этого делать не стал. Зачем? Деньги для оплаты в Германии, распоряжаются ими немцы, да и Советский Союз – страна серьезная. Короче, сэкономил. При голосовании за поставщика дедушка демонстративно воздержался, что и отразили в протоколе. Жук! Взнос Байера в фонд «Дина» оказался инвестицией, а не пожертвованием. Свои пятьдесят тысяч марок он отобьет влет. Пусть. Это как раз тот случай, когда все довольны. Фонд – низкой ценой, поставщик – прибылью, я – скоростью выполнения заказа.
Демонстрировать наши успехи решили на практике. Я позвонил помощнику Машерова, тот идею одобрил. Мы связались с Домом ветеранов в Николаевщине. Предложение там восприняли на ура. Инвалидов привезли в медицинское отделение завода. Им сделали и подогнали протезы. Тем, у кого ноги ампутированы по самый пах, вручили коляски и показали, как ими пользоваться. И вот наступил решающий день. Ранним утром колонна машин стартовала от проходной. В Николаевщину отправилось заводское начальство и я на «Жигулях». Домчались быстро – асфальт. В Николаевщине нас ждали. Директор Дома ветеранов выбежал нам навстречу.
– Где нам встретить Петра Мироновича? – спросил севшим голосом. Лицо его шло пятнами от волнения. – Во дворе или в доме? Не подскажете?
– Лучше во дворе, – предложил я. – Погода стоит хорошая, тепло. Да места больше, чтобы продемонстрировать новые протезы. Инвалиды смогут?
– Насчет этого не сомневайтесь! – успокоил директор. – Удерживать придется. Они словно помолодели. Чуть ли не прыгают от радости.
– Вот пусть и попрыгают! – предложил я. – Не удерживайте. Петру Мироновичу понравится.
Директор убежал. Очень скоро из дверей повалили обитатели дома. К нам подходили здороваться. Жали руки, благодарили. Меня даже обнимали. Как- то узнали, кто был инициатором проекта. Я чувствовал себя неловко – делали-то другие. Так и сказал.
– Но придумал ты! – возразил седой ветеран с медалями на пиджаке. В доказательство он ткнул меня в грудь коричневым от табачного дыма пальцем. – И денег дал. Я тридцать лет на железяке ковылял, культю в кровь стирал, боялся лишний раз в туалет сходить. И никому до этого дела не было. Зато сейчас – вот! – Он раскинул руки и отбил каблуками дробь. Медали на пиджаке отозвались звоном. – Танцую, гуляю, вчера даже по грибы сходил. Забыл, когда их в последний раз собирал. А вчера шел по лесу и, поверишь ли, плакал. Спасибо, сынок! – Он потряс мне руку.
– Петра Мироновича поблагодарите! – сказал я. – Без него ничего бы не вышло.
– Само собой! – кивнул ветеран. – Миронович – человек хороший. Наш, из партизан. О людях думает.
Окружившие нас ветераны закивали. Вот и славно!
Машеров приехал к десяти. Во двор Дома ветеранов влетела милицейская «Волга» с мигалкой, следом – знакомая мне «Чайка». За ней – второй автомобиль ГАИ. Петр Миронович вышел из машины и направился к нам.
– Здравствуйте, товарищи! Приехал посмотреть, как вы живете.
