праздник. Но я все равно не забыл те бессонные ночи, когда ты изводил меня своим харканьем. И сегодня ты сполна за это рассчитаешься.
Елизар и сейчас с радостью плюнул бы в бывшего зэка, да только со сломанным кадыком и дыркой в горле это было затруднительно.
– Если собрался нас убить – убивай, а не мели понапрасну языком, – ответил Никодим. – Сил нет слушать твою идиотскую болтовню. В Остроге ты таким балаболом точно не был.
– Верно подмечено, – согласился вестник Смерти. – В Остроге молчание – не только золото, но и лишний шанс дотянуть до освобождения. Там я все делал правильно: помалкивал в тряпочку, ходил на проповеди, читал молитвы и не участвовал в бунтах. Но теперь, на воле, я должен вернуть себе то, что ты и твои братья мне задолжали, отняв почти половину моей жизни.
– Никто не вернет тебе потерянные годы, – заметил «святой». – Наши смерти не сделают тебя долгожителем.
– Позволь с тобой не согласиться, – возразил Морок. – Для человека счастье – это когда сбываются его заветные мечты. А счастливые люди, как известно, живут дольше остальных. Так что если ты поможешь моей мечте сбыться, это меня осчастливит и обогатит на лишнюю пару лет.
– Убив нас, ты не протянешь и полгода, – пообещал Никодим. – Как только уляжется бардак, мои братья с тебя шкуру спустят.
Морока такой прогноз не смутил.
– Я запомнил, о чем мечтал в ту минуту, когда твоя дубинка отбивала мне почки, – продолжал он. – То желание оказалось настолько сильным, что не угасло по сей день. Терпя побои, я представлял, как вырываю у тебя из груди сердце и съедаю его. Что странно, ведь раньше я никогда не ел человеческого мяса. Но, с другой стороны, почему бы однажды его не попробовать? Кто знает, а вдруг я лишаю себя одного из величайших наслаждений на свете?
Глядя Никодиму в глаза, вестник Смерти опробовал пальцем острие трофейного тесака.
– Господи помилуй, да ты же псих! – Глаза «святого» округлились. – Отмороженный на всю голову, конченый психопат!
– Ошибаешься. – Морок покачал головой. – Псих здесь не я, а ты. Это ты регулярно ешь хлеб с вином и думаешь, будто поедаешь плоть и кровь своего бога! Вот что такое настоящее сумасшествие! Я же в сравнении с тобой говорю и поступаю абсолютно честно. Мне хотелось съесть твое сердце – и сегодня я съем его, а не смоченную в вине булку!
И он, решительно встав со стула, шагнул к Никодиму…
Морок читал, что некоторые африканские дикари вырезали и поедали сердца своих врагов до того, как те успевали умереть. И что порой сердца побежденных еще бились, когда победители вонзали в них свои зубы. Морок был бы не прочь проделать такое, но у него недоставало практики. Точнее, вырезать сердце он мог, но понятия не имел, как отсрочить врагу смерть, чтобы он успел засвидетельствовать триумф вестника Смерти.
Впрочем, достигать подобного совершенства он даже не пытался. Куда больше его волновала собственная одежда, которую не хотелось испачкать. Поэтому вестник Смерти вонзил тесак чуть выше сердца Никодима, рассек ему аорту, а потом отступил в сторону и немного подождал. И когда из тела жертвы вытекло достаточно крови, тогда Морок и приступил к работе.
Отцепив труп от решетки, потрошитель уволок его на сухой участок пола, где и вскрыл ему грудную клетку, срезав с нее мышцы и перерубив тесаком ребра. Не с хирургической аккуратностью, разумеется, но стараясь не повредить лакомство, на которое он позарился. И которое, теплое и склизкое, вскоре оказалось у Морока в руках.
– Мечты сбываются. – Он покрутил перед носом у мертвеца свою добычу. Затем поморщился – выглядела она не слишком аппетитно, – и впился зубами в парное мясо.
Увы, вся грязная работа оказалась насмарку. Как ни старался Морок довести ее до победного конца, он не смог разжевать и проглотить даже первый кусок. Вкус у вражеского сердца был куда отвратительнее, чем у обычного сырого мяса, которое бывшему острожнику доводилось в жизни пробовать. Возможно, для африканского дикаря это было в порядке вещей, но для Морока устроенное самому себе испытание оказалось непосильным.
Он терпел сколько мог. Но когда ощутил позывы к рвоте, не стал больше над собой издеваться и выплюнул недожеванное мясо. А потом долго полоскал рот водой, зачерпнутой ковшом из бака в углу.
– Тьфу, ну и гадость! – Он в последний раз промыл рот и сплюнул воду на пол. – Эти «святые» и как люди дерьмо, и на вкус такие же. Верно я толкую, Елизар? Не желаешь отведать кусочек брата – тут еще много осталось… Елизар?
Вестник Смерти обернулся и посмотрел на второго пленника. Но тот уже ничего не мог ответить, поскольку был мертв. Синюшное лицо и вываленный изо рта язык давали понять, что он задохнулся, а Морок был так увлечен сбывшейся мечтой, что не заметил этого. Видел лишь краем глаза, что второй «святой» лежит на месте, а что он при этом умирает, Мороку в голову не пришло.
– Еще один легко отделался, – буркнул потрошитель. – Счастливчик! Ну да плевать на тебя хотел. Так же, как ты плевал через губу на зэков, поганый святоша.
Видимо, при взгляде на кровавую вакханалию у Елизара от страха участилось дыхание, и он скончался от недостатка воздуха. Или у него остановилось сердце – поди теперь, определи наверняка. Да и надо ли это вестнику Смерти? Трупы пускай вскрывают патологоанатомы. А он разочаровался в своей давней мечте, и больше его на такие гастрономические подвиги не потянет.
– А ничего у вас конторка. Уютная, – обратился к покойникам Морок, устроившись в мягком кресле начальника. – Вода, еда, теплый сортир, печка… Да еще и нападать на вас, гляжу, все боятся. Ладно, уговорили: погощу здесь денек-другой. Только сначала немного приберусь.
