l:href='#n_262' type='note'>[262] Смотрите! Это спасительный дух, что явился «очистить язычников, дабы они стали белы, как снег».[263]
Многие сегодняшние приходы немногим лучше домов терпимости, а бьющие в тамбурины, одетые в униформу христиане из грязных закоулков тщательно отобраны из ничтожнейших среди ничтожных. Предприимчивый пастор из Чикаго однажды даже организовал сераль[264] свободной любви (сам он выступал в качестве божественного громовержца), который он называл «Небесами», а одна из его самых уродливых ангелов бесстыдно поклялась перед открытым судом в том, что она была оплодотворена Святым Духом, которому она родила сына — в ортодоксальном стиле.
В общем, первозданное христианство в своём возрождении. Узрите, оно грядёт! «Да приидет Царствие Твоё; да будет воля Твоя и на земле, как на небе»[265] быстро и радостно материализуется.
Божество установило себя в качестве высшего закона. «Государство, которое есть народ» — это его трон, а «церковь, которая есть справедливость» — его скамеечка для ног. Славься! Славься! Славься! «Все края земли видели спасение нашего Бога». Узрите, как христианство претворяется в жизнь через социальные институты! Узрите золотые урожаи, выросшие из семени законодательства.
Во имя варварских орд Дуная и Рейна! — во имя светловолосых пиратов Северных Морей! Во имя людей духа с львиными сердцами и львиными рассудками! — Во имя одной единственной когорты истинных воинов, которые утвердят свои надежды и убеждения в обнажённых мечах! Увы! Увы! Суета сует, всё суета![266] Век рыцарства мёртв, «И вот спит гордость прошлых дней — и славы трепет давно минул».[267]
Во всех практических операциях беспринципные личности обладают явным преимуществом перед «принципиальными». Честность никогда не добивается успеха, ибо, когда она добивается успеха, это нечестно. Любовь и война — это не игра по правилам, а вся жизнь поддерживается любовью и войной. Подлинно честные люди, как правило, подыхают как собаки — в сточной канаве; в своих деловых операциях они всегда в проигрыше. Со своим старческим слабоумием или «в старые добрые времена» они (практически всегда) сходят со сцены и отправляются в государственные богадельни, неизвестные, никому не нужные.
Какие шансы имеет добросовестный человек, противоборствующий в управлении государством, литературе или коммерции организованному мошенничеству ханжеских и влиятельных головорезов? Для них он голубь, которого следует ощипать — самец оленя, на которого следует охотиться — уголовник, которого следует заковать в цепи — безумец, над которым можно потешаться — ягнёнок, с которого нужно содрать шкуру — еретик, которого следует — сжечь заживо.
Несомненно, для человека, если он хочет пробиться в этом мире, открыто провозглашать о своей потере веры в общепринятые морализмы — не самая лучшая стратегия. Мудрый хранит в себе своё истинное мнение на этот счёт — он охраняет его, как свою жизнь. Лучшая маска для моральной ереси — это притворяться благочестивым. Это очень эффективно. Практически все достигшие высот воры нарочито набожны. Так что, когда вы слышите проповедников или журналистов, которые крикливо провозглашают о своём полном согласии с «моральными принципами», самое верное — это заключить, что они готовят какой-то подлог.
«Вера» есть военная стратегия — инструмент обмана, всегда находящаяся под рукой формула фальсификации, привлекательное втирание очков. Следовательно, очень религиозные и необычайно праведные личности — в глубине души практически всегда отпетые негодяи — очень ненадёжные — совершенно нечестные. Обычно их жизни представляют собой одну большую затянувшуюся ложь, и чистота помыслов или деяний сведена в их головах до заурядного мошенничества.
Политики, литераторы, пасторы, «пророки», историки, философы и редакторы — общеизвестные фальсификаторы природы и фабриканты ухищрений. Погрязшие в неестественности, насквозь пропитанные дышащей бредом гашишной литературой, они становятся органически недееспособны в разговоре, не говоря уже о честном мышлении или письме. Искусственность выдрессировала их изворотливыми говорунами, и такими они должны оставаться, пока комья земли не слетят с грохотом с лопат могильщиков на крышки их гробов. Как Старец Гор натаскивал своих фанатичных ассасинов и посылал их убивать,[268] так и цивилизация натаскивает своих дьявольских интеллектуалов и предательским образом посылает их уничтожать человеческую природу. Они убийцы мужественности — регициды[269] мышления — уничтожители героизма. Если бы у меня был легион демонов, чтобы свернуть их шеи! Они погребли величественные и могущественные северные натурализмы под чумными кучами мусора восточной мифологии — грудами старой еврейской одежды. Со звучной дикцией они механически повторяют то, что было нафаршировано в них, как это было и раньше, шомполами. Их учение есть учение «дрессированной свиньи» в бродячем зверинце, а их добродетель есть добродетель добросовестного иезуита. Они называют это маршем разума! «Подобно органам, монотонно выводящим ноты, взялись они за работу… мозги скудеют… Монотонный гул, год за годом, и всё один и тот же старый мотив».
Люди, которые заметно «преуспели в жизни» — генералы и дворяне, торговые магнаты, могущественные прелаты, богатые банкиры, состоятельные фабриканты — никогда не перетруждали себя искусственными моральными принципами. В глубине души они всецело презирают все евангелизмы, а что касается писаного закона, то они над ним, они вне его досягаемости. Короли, завоеватели, миллионеры постоянно осуждаются в несоблюдении законов и предписаний, установленных голосами большинства.
Человек, который играет в «игру под названием жизнь» в строгом соответствии с определённым ему жребием и засохшими принципами — принципами, которые каждый знает наизусть, — скорее всего не выйдет из игры победителем. Тот, кто с ранних лет стеснял себя морализмами из прописей и террором закона, подобен солдату, который (прежде чем выйти на поле боя) привязывает правую руку у себя за спиной и клянётся бить и стрелять противников только в одну предопределённую точку на их телах. Может ли такой безумный солдат надеяться на победу? Какие шансы он имеет, поставленный против храбрых, безжалостных, хорошо снаряжённых противников, которые не связали себя такими идиотскими обязательствами?
«Право природы, обычно именуемое писателями jus naturale,[270] есть свобода, которой обладает каждый человек, в использовании своей силы для защиты своей природы, то есть собственной жизни, и, следовательно, в делании всего, что согласно его собственным суждениям и здравому смыслу он признает самым подходящим для этой цели», — пишет Гоббс в своём «Левиафане».[271] Человек, который позволяет себе быть управляемым и повелеваемым наглыми моральными принципами большинства, подобен орлу с отсечёнными крыльями и сломанными когтями.
На войне твоя главная задача — разбить и парализовать замыслы твоего врага. Чтобы свершить это должным образом, ты должен встретить хитрость хитростью, сталь сталью и удар ударом. Ты должен быть в равной степени готов к бою на открытой местности или в здании под крышей, к бою на море, к бою на земле и к бою в воздухе. Ты будешь вести свою собственную войну — ты будешь думать сам за себя. Малодушие развивает раба и выращивает прислужника. «Ведите себя как мужчины, о филистимляне!»[272]
Тацит с истинной римской величавостью замечает: «Боги с одобрением смотрят на высшую отвагу», а Герберт Спенсер беспощадно утверждает, что «существо, недостаточно деятельное, чтобы поддерживать себя, должно умереть». Прокляты трусливые, из них получаются замечательные удобрения. Истинно — «потомство нечестивых истребится».[273]
Наш век превыше всего желает мужчин — «людей духа», людей, всегда готовых, не моргая, смотреть в глаза смерти. Узрите! Я провозглашаю новое утверждение: «Человек, создавший правосудие, был лжецом».
Каким бы средством нападения и защиты не обладал твой враг, оно должно быть скопировано и даже улучшено тобой. Если его средство подходит для того, чтобы он вызвал тебя на битву на открытом фронте, вернее всего устроить ему засаду с фланга или вообще совершить скрытый обход и напасть на него с тыла. В этом и заключается твоя главная задача — запутать его, обмануть его, заманить его, перехитрить его, если ты можешь. Если моральные колебания и страх того, «что скажут люди», препятствуют совершить тебе это, то ты был рождён для подчинения, и тебе лучше сдаться, ибо ты никогда не можешь надеяться на победу. Ты должен быть рождён заново.
«Над открытой могилой» лежит дорога к успеху. «На вселенском широком поле битвы»[274] каждый челочек — воин, и, чтобы быть удачливым воином, он должен быть не только расчётливым, сдержанным и храбрым, но и обладать безжалостной стратегией, решительным сердцем, сильной рукой и молчаливой неукротимой решимостью.
Даже сиамские близнецы вели междоусобную войну на протяжении всей своей жизни. Человек, как доказали мы, есть король крупных хищников. Homo, homini lupus.[275] Наследственностью и натаскиванием все хищники наделены инстинктивной способностью составлять стратегию своих охотничьих операций. Они лежат, притаившись, в ожидании своей жертвы, если не могут поймать её другими способами, но они не колеблются охотиться открыто, если им это нравится. Крупные животные (люди ли, звери) никогда не действуют в строгом соответствии с предписанными правилами образа действий. Если бы они поступали так, они бы никогда не преуспели — и умерли бы от голода. Их величие заключается в неожиданности броска — в совершении именно того, что противники (или предполагаемая добыча) не ожидают от них — в пребывании вне и над какими бы то ни было моральными системами мер.
Талант первоклассного начальника всегда проявляется не в его «доброте», но в оригинальности и агрессивной дерзости его безжалостной тактики. Когда все думают, что он отступает, он поворачивается и уничтожает своих преследователей. Когда его враги готовятся оказать ему горячий приём, «он сворачивает свой лагерь подобно арабам»[276] и бесшумно исчезает.
Когда шепчутся о том, что он будет строить оборонительные сооружения на границах своего отечества, он строит мост через Рейн и всеми силами нападает на Париж. Когда об оккупанте думают, что он оставит Москву и отступит, он сжигает её дотла, и пока его враги (увязшие в снегах и льдах) замерзают до смерти, он обстреливает их огнём своих батарей. Когда советники предсказывают, что он захватит Галлию и установит колониальную диктатуру, он форсирует Рубикон, входит в Рим и душит закон. Когда враги его нации приводят свои ряды в боевую готовность на Итальянских равнинах, он пересекает Пунические воды и переносит войну в Африку. Когда докладывают, что он нападёт на укрепления Вавилона, он роет новый канал для «реки» и пишет «Мене, мене, текел, упарсин» на стенах дворца Валтасара. Когда защитники уверены, что он легкомысленно пройдёт маршем по склонам под знамёнами и с барабанным боем, он тихо поднимается на вершины Авраама (ночью) и захватывает Квебек. Когда западные дипломаты думают, что он готов совершить внезапный налёт на Константинополь, он направляет локомотивы Болдуина через Великую Стену и запихивает документы, подтверждающие право на собственность в умирающей Китайской империи, в карман своей шинели.[277]
Человек-животное никогда не может быть истолкован абсолютно «моральным», потому что по природе он полон хитростей, как лиса или еврей. Если он, сойдя с ума, попытается отвергнуть свои хищнические пристрастия, он незамедлительно начнёт дегенерировать и в конце концов станет слабым, больным,
