– Я не про болезнь, я про… другое. Как я могла не заметить, что они делают с ней? Всего-то и надо было, что задать правильный вопрос, она ведь совсем не умеет хранить секреты… А тут такое. Как они могли, Северов? Как это возможно, она же совсем ребёнок. Наивный, глупый и самый ласковый в мире. Она просто любит, понимаешь? Вопреки всяким «за что» и «почему». И никогда ничего не требует взамен. Помню, я её однажды дурой обозвала, устала страшно от капризов, от того, что она каждую минуту нуждается в моём внимании. Говорю, мол, как же ты мне надоела, дура такая! А она на меня посмотрела так, словно я её ударила и отвечает: «Я буду умной. Прости, пожалуйста!» И целый вечер картинки в моей энциклопедии рассматривала, представляешь?
– Оля, – Арсений дёрнулся, чтобы меня обнять, но я снова остановила его движением руки.
– Знаешь, сколько раз я думала, что, может, с Цезарем ей будет лучше? Что он, хоть и сволочь, всё-таки заботился о ней… Что мне делать, Северов, а? Я не могу её здесь оставить.
Тоська вышла из ванной, а я, подождав, пока она ляжет в кровать, подоткнула ей одеяло и обняла крепко, прижимаясь лицом к её макушке.
Наладонник Арсения призывно пискнул, и парень окликнул меня громким шёпотом:
– Нам пора. У них ужин закончился. Кто-нибудь может захотеть проверить, как она здесь.
– Да.
В носу нестерпимо защекотало, и я мазанула по нему тыльной стороной ладони, а затем наклонилась над сестрой и прижалась губами к закрытым глазам.
– Это ещё не конец, – попытался успокоить меня Арсений, – у нас ещё есть немного времени до свадьбы.
Как мы покидали башню, как закрывали двери за собой, пересекали парк и добирались до фоба, помню нечётко: картина окружающего мира словно смазалась, отступила на задний план перед неутешительными мыслями. Да и Северов не приставал с вопросами, словно чувствуя, что сейчас мне больше всего необходимо побыть наедине с собой.
Но стоило нам открыть дверь в квартиру, как все тревожные мысли были выбиты из моей головы, словно кегли шаром для боулинга, потому что уже в коридоре я услышала голос Цезаря.
В глазах потемнело от страха, и я шарахнулась назад, едва не сбив Арсения с ног. Он устоял. Мало того, тихонько рассмеялся, обняв меня за талию, и прошептал на ухо:
– Всё хорошо, не бойся.
Сердце колотилось прямо в ушах, словно ненормальное, а голос внезапно осип:
– Что? Я не…
– Просто Ферзь вернулся раньше нас, вот все и прилипли к монитору, как пить дать.
В большой комнате действительно уже собрался весь наш отряд, и все они, как Арсений и сказал, прилипли к развёрнутому над журнальным столиком визору. Со стороны могло показаться, что несколько подростков собрались, чтобы посмотреть среднего качества ситком или телефильм из тех, что так модно было снимать в конце прошлого века. Только главные роли в этом фильме исполняли не малоизвестные актёры третьего плана, а Александр Королёв, он же Цезарь, и тонар Евангелина или, по меткому определению Светофора, мёрзлая селёдка.
– Ты снова начинаешь… – Цезарь повернулся спиной к камере, и мы услышали, как тихонько звякнула стеклянная пробка графина, а вслед за этим раздались булькающие звуки. – То, что нас с тобой связывают кровные узы, не означает, что ты имеешь право читать мне морали.
– Ева!
– Можно было бы меня, хотя бы наедине, хотя бы раз в год называть мамой. Нет?
– Ох, ни хрена ж себе! – несдержанно воскликнул Зверёныш, и на него все зашипели, наконец, заметив наше присутствие.
– Привет! – Ферзь помахал нам и виновато улыбнулся. Он почему-то всегда улыбался именно так, словно извинялся перед присутствующими за то, что, в отличие от всего остального мира, умеет думать на десять ходов вперед. – Вот, поставил жучок в курильной комнате, сам не знаю, зачем. Лишний остался, думаю, не тащить же его назад. Ничего?
Ферзь – это Ферзь. Не знаю, что надо сделать, чтобы парень, наконец, понял, какой он гений, и перестал тушеваться.
– Право называться матерью, – тем временем продолжил Цезарь, даже не подозревая о том, что у этой милой семейной сцены появилось сразу несколько свидетелей, – ещё надо заслужить. Припомни, когда ты это сделала? Когда бросила меня у старого козла? Или когда отказалась принять у себя в мой первый день на Яхоне?
– Я тебя не бросала! – воскликнула тонар.
– Нет. Ты просто нарушила закон, я помню. Давай не будем снова лить воду на это колесо.
– Мы должны, – в вечно равнодушном и отстранённо-холодном голосе прозвучала непривычная нежность. – Хотя бы ради малыша.
Цезарь ничего не ответил, а я затаила дыхание, надеясь услышать что-то о Тоське и её беременности, о планах на ребёнка, может, что-нибудь ещё, что приподнимет завесу тайны над моим происхождением.
– Ты сделал очень большую ошибку, когда решил назваться её братом. Если бы не это…
