Несколько секунд понадобилось, чтобы осознать, что последние слова были произнесены обо мне, а потом Цезарь с кислой миной на лице поинтересовался:
– И какая из этих новостей была хорошей?
– Третья, – осклабился Палач. – Камеры наблюдения показали, что цесаревна приходила навестить свою сестрёнку в Башню Одиночества.
Что и говорить, что Цезаря с экрана словно корова языком слизала, правда, до этого я успела заметить, как загорелись радостно-недоверчивым огнём его глаза. И именно этот огонь, словно встречное пламя, потушил искру надежды на спокойную жизнь, всё ещё теплившуюся в моей груди.
В абсолютной тишине Северов поднялся на ноги, взял меня за руку и хмуро сообщил:
– Оля, собирайся. Ты отправляешься в посёлок.
Я вздохнула и покачала головой. Во-первых, собираться мне не нужно было, так как личных вещей у меня с тех пор, как я сбежала из дворца, не прибавлялось. Убавлялось только. Ну, а во-вторых…
– Я прекрасно и сама могу разобраться с тем, куда, когда и в чьей компании мне ехать.
На скулах Арсения появилось два пятна насыщенного кирпичного цвета, а его пальцы сильнее вцепились в мою ладонь.
– Оля, – в его голосе явно звучало предостережение, которому я внимать не собиралась.
– Подожди! – бросила извиняющийся взгляд на наших спутников, которые никак не могли определиться с тем, что им интереснее: следить за тем, как Ферзь пытается найти выскочившего из курилки Цезаря на других своих камерах, или подслушивать, как мы с Арсением выясняем отношения.
Мы с полминуты поиграли в гляделки со Зверем, и мальчишка, наконец, отвернулся к экрану, а я рискнула снова посмотреть на злющего Северова.
– Сеня, я никуда сейчас не поеду, – произнесла негромко, но решительно. – И можешь беситься и обижаться. Но мне надоело бегать. Я хочу решить всё сейчас. Только узнай мне, пожалуйста, где Цезарь собирается встречаться с… – произнести словосочетание «моя семья» оказалось невыносимо трудно, невозможно просто, словно это было не два слова, а два булыжника весом в тонну. – С ними.
– И что дальше? – угрюмо спросил Арсений. – Просто пойдёшь к ним, и всё?
– Просто пойду, – кивнула я. – Спрошу, где они были все эти годы. Почему появились только сейчас? И обо всём остальном тоже расспрошу.
О нанороботах, о хранителях, о саркофагах. Пусть объяснят, а потом катятся ко всем чертям. Моей семьёй они никогда не были, да, боюсь, уже и не станут.
– Они заберут тебя, – Арсений обречённо провел рукой по глазам. – Заберут, и я тебя больше никогда не увижу…
– Не думаю, что…
– Ты не понимаешь! – взвился он и, схватив меня за руку, потащил из комнаты как раз в тот момент, когда Ферзю удалось, прыгая с одной камеры на другую, отследить Цезаря. – Нам потом всё расскажут. Идём, хочу тебе кое-что показать.
Я недоумённо пожала плечами, искренне не понимая, что сейчас может быть важнее происходящего во дворце, но спорить не стала.
Мы вошли в пустующую кухню, и Арсений, заперев за собой дверь, начал стремительно раздеваться.
– Что ты делаешь? – вместо раздражения из-за несвоевременности его поступка я почувствовала смущение.
– Увы, не то, чего бы мне сейчас хотелось, – с шокирующей серьёзностью произнёс парень и повернулся ко мне спиной, бросив вопросительное:
– Видишь?
– Ничего не вижу, – пробормотала я, откровенно любуясь его мощной спиной. Положила руку между напряжённых лопаток, и, едва сдерживаясь от того, чтобы прижаться к этой горячей бархатной коже губами, уточнила: – Что ты хочешь, чтобы я увидела?
– Первый шрам, на левой лопатке, я получил в детстве. Ещё когда с родителями жил, – медленно проговорил Северов и изогнул спину, откровенно наслаждаясь моими лёгкими прикосновениями. – Неудачно упал на торчавший из земли кусок стекла. Затем уже в Корпусе, шесть маленьких белых пятен вдоль позвоночника. От креплений в днище фоба. Ещё с десяток от розг… Ты же не думаешь, что тот случай, когда меня Светофор порол, был первым в моей жизни?
– Не думаю, – растерянно проговорила я, бездумно водя по спине Арсения, пытаясь кончиками пальцев нащупать те следы, о которых говорил парень. Потому что я совершенно ничего не видела, кроме гладкой, идеальной в своём совершенстве кожи.
– И правильно, – Северов развернулся, широкой ладонью поймал оба мои запястья и притянул к себе. – Я тоже об этом уже не думаю… Не знаю, винить мне за это кого-то или благодарить, но началось всё в карцере. Я же в госкарцере был, воробушек, чуть больше двух недель.
– Мне Зверь говорил.
– Трепло, – Арсений улыбнулся и поцеловал меня в лоб. – Так и знал, что не сможет удержаться… Да и чёрт с ним. Я не об этом сейчас. Именно в карцере у меня шрамы начали болеть. Да так, как болели в тот момент, когда я себе их тем или иным способом приобрёл. И ещё кровоточить. Очень сильно.
– Я не понимаю, – растерялась я и почувствовала, как почему-то защипало в носу.
Он прижал мою ладонь к своей ключице и спросил:
– Слышала про фантомные боли?
