познакомились они позже.
Однако встречу ту Николай запомнил крепко.
В воскресенье они с Нютой проехали вдоль границы «старого» района, исследовали примыкающий с запада лес, не найдя в нем ничего интересного, а когда возвращались, наткнулись на приметное дерево. То был старый, раскидистый дуб, нижние ветви которого давно высохли, и зеленела лишь макушка, напоминая вязаную шапочку, натянутую на бородатого брюнета. Дуб привлекал внимание, но стоял в стороне от тропинки, и Таврин заметил его из-за мальчонки лет шести, который с плачем бросился наперерез велосипедистам. Николай затормозил так резко, что едва не свалился, Нюта врезалась ему в заднее колесо, но подходящая ситуации фраза ни у кого с языка не сорвалась.
Вслед за мальчонкой показались его родители.
– Мама, мама! Там дядя! – закричал ребенок, и в его голосе слышался такой ужас, что все взрослые разом повернули головы в указанном направлении.
Посмотрели на старое дерево.
– Где? – тревожно спросила женщина.
– Он к тебе приставал? – взвился отец мальчишки. И его следующий взгляд, весьма недружелюбный, был направлен на Николая.
– Я никого не вижу, – громко произнес Таврин.
– Я тоже, – добавила Нюта.
– Милый, кто тебя напугал? – Мать прижала сына к груди. – Скажи, кто?
– Дядя висит на дереве, – сквозь слезы ответил мальчик.
– Висит?
Все вновь повернулись к дубу, но ни на нем, ни на соседних деревьях повешенных или качающихся не обнаружилось.
– Мне страшно, – ребенок никак не мог успокоиться.
– Дима, там никого нет.
– Висит!
– Посмотри сам, – предложила женщина, но малыш крепко прижался к матери и едва слышно ответил:
– Нет. Я боюсь. Он страшный. Он мертвый.
Такого оборота никто не ожидал. Отец мальчика вздохнул, потер ладонью шею, еще раз огляделся, затем посмотрел на сына, понял, в каком он состоянии, и предложил:
– Пойдем домой?
– Так будет лучше, – согласилась женщина.
Они быстро собрались и направились к «старым» домам, а Николай и Нюта продолжили стоять на полянке, не зная, что делать дальше. То есть разум подсказывал – уехать и выкинуть из головы дурацкий эпизод, но страх ребенка был столь искренним, что смущенные ребята задержались и огляделись, как будто и в самом деле ожидали увидеть повешенного.
– Что это было? – негромко спросил Николай.
– Истерика? – предположила Нюта.
– На пустом месте?
– Ну, может, ему что-то показалось…
– Что должно показаться ребенку, чтобы он это принял за повешенного человека?
– Знаешь, какие мультики сейчас показывают? – не согласилась девушка. – Поверь: повешенный человек – далеко на самое страшное, что в них можно увидеть.
– Ему лет шесть, не больше.
– А может, семь?
– Есть разница?
Ребята рассмеялись.
Чуточку натянуто.
Потому что они знали – мальчик что-то видел. Однако произнести это вслух стеснялись, ведь слишком уж это не по-современному звучало. Потому что одно дело подумать: «Я стал свидетелем необыкновенного!» И совсем другое – сказать кому-то, даже близкому человеку, что веришь в необыкновенное. Разве взрослые люди верят во всякую ерунду? Наверное, нет. А ребята верили, только не могли решиться начать разговор. И потому задержались.
А дерево…
Дерево, действительно, казалось мрачным. И его неживая корявость выглядела настолько странно, что Николай и Нюта одновременно подумали о том, что дерево здесь чужое. Именно чужое. Будто рисовавший лес художник неожиданно разозлился и добавил к его ярким, полным сил краскам угрюмого
