Не думала, что он встанет на мою сторону.
Следующий допрос проводит уже другой капрал, в присутствии профайлера, потом меня допрашивают вместе с Бертом, потом еще раз – отдельно, потом с Амосом, которого я видеть спокойно не могу…
Похоже, что процин все-таки что-то сделал с моим мозгом. Эмоции, чувства, переживания, – все вдруг потускнело. Глядя на Амоса, я понимаю, что чувствую лишь отголосок той ярости, с которой кидалась на него, выйдя из лифта. Это было совсем недавно, но воспоминание об этом почему-то уже успело размыться, я не могу на нем сосредоточиться…
Я не могу сосредоточиться
Это похоже на связь с сильными помехами. Капрал спрашивает, Амос отвечает, и приходится заставлять себя вслушиваться в их диалог, потому что с каждым мгновением мне все сложнее понимать, о чем они говорят: их голоса растворяются в шуме, который становится все громче. Это совсем не похоже на туман, что заволакивал мои воспоминания первое время после смерти Гаспара, после срыва и приема стаба – едкий, колючий шум не только заполняет собою память, но и мешает думать, не позволяя собраться с мыслями.
Капралам приходится по несколько раз повторять вопросы, обращенные ко мне, но хуже всего приходится профайлерам.
Вопросы ко мне повторяются не один раз, а профайлеры в моем присутствии выдыхаются, теряя концентрацию, гораздо быстрее, чем обычно. Поэтому допрос Юна, которого вызывают уже после Амоса, выходит коротким: его ведет Линкольн, и она почти не задает вопросов, лишь фиксируя показания в протоколе. Рассказ Юна звучит лаконично и безэмоционально; точно так же безэмоционален и юноша в белом, что сидит напротив. Даже когда Юн рассказывает, как пытался остановить меня, профайлер не реагирует на его слова.
Это потом, гораздо позже, я узнаю, как старательно Юн готовился к этому моменту, как долго он репетировал, проверяя реакцию Джимин на каждое предложение своего монолога. Юн поступил так же, как Амос – там, на поверхности, когда Финн переспросил, разговаривал ли Амос с Бертом, тот не солгал, ответив отрицательно, ведь он говорил с ним
«Я следовал приказу капрала» – говорит Юн. – «Я выстрелил только тогда, когда Арника побежала, но она пригнулась, поэтому капсула транка попала в курсанта Фабиана, который находился на той же траектории».
Чистая правда и ничего кроме. Кто бы мог подумать, что за правдой можно спрятать истину.
К слову, даже Фабиан искренне уверен в том, что Юн целился в меня.
Если сначала нудный капрал убеждал меня в том, что мне, как предателю Корпуса, не избежать изолятора Справедливости, то второй день следствия завершается тем, что он уже настаивает на моем исключении из Корпуса и, как он выразился, на «принудительном переводе в группу персонала, что обслуживает инфраструктуру бункера». Судя по многообещающему взгляду, с него станется отправить меня на технический уровень прямо под Корпусом, следить за состоянием канализационных труб. Я слышала, что там все вроде бы на автоматике, но…
Впрочем, все лучше, чем изолятор Справедливости.
Лежа вечером в своей кровати, я думаю о том, что этот раз, когда я ночую в казарме, может стать последним. Если меня переведут на технический уровень, то, скорее всего, я уже не смогу видеться со своим отрядом.
Я не смогу видеться с Бертом.
Но на самом деле то, каким будет итоговое решение Справедливости – неважно, ведь нет ничего важнее того, что мой друг все еще жив. Любые возможные последствия теряют свою значимость на фоне его возможной гибели.
Следующий день следствия начинается с допроса капрала Финна – и все меняется.
Финн защищает меня, наверное, даже еще более яростно, чем это делала Солара. Он разносит обвинение в пух и прах.
«Здесь нет никакого преступления», – говорит он, едва заходя в допросную, что заставляет помощников Справедливости удивленно переглянуться между собой.
«Исключить из Корпуса? Вы в своем уме?!
«Вы, капрал Бреггс, кажется, забываете, что предатели и перебежчики – реалии любой войны, и наша вряд ли станет исключением. Предателем может быть и тот, кто отдает приказы».
«Она спасла человека. Не зная обстоятельств, мы только мешали ей, и она сумела остановить нас, не причинив никакого вреда».
«Неужели, капрал Ингрид, вы на ее месте поступили бы иначе?», – гораздо тише, всматриваясь в лицо помощника Справедливости.
«Нет, капрал Бреггс, я не собираюсь вешать ей награду на шею, я хочу лишь остановить этот фарс!» – раздраженно. – «Я хочу Справедливости!»
«Повторяю, она действовала, как настоящий диверсант», – устало. – «Каждому бы такое чутье», – со вздохом откидываясь на стуле. – «Было бы оно у меня – ей не пришлось бы здесь сидеть. Ступай, курсант Арника».
И в ответ на возмущенный возглас Ингрид: «Вы что творите, капрал?!» – легкая, спокойная улыбка.
«Пытаюсь поступить правильно».
