– Я ведь сирота. – Пат горько усмехается. – Это сделало меня идеальным кандидатом для эксперимента: никто не стал бы предъявлять претензии в случае неудачи. «Неконфликтность, спокойный темперамент, устойчивая психика» – Берт сказал, что в файлах эксперимента подопытный Патриций описывался именно так. А Риц… У Рица ведь даже не было своего имени. Его мать умерла в родах, не успев назвать своего сына. – Голос Пата звучит хрипло. – Риц появился на свет в автобусе, уже на подходе к Терраполису, и он провел в бодрствовании чуть больше суток, после чего его поместили в Ожидание.
–
– Как лист бумаги, на котором можно написать все что угодно, – заканчивает за него Пат. – И ученым захотелось получить неконфликтного, спокойного мальчика с устойчивой психикой, поэтому на протяжении нескольких недель я приходил ночевать в зал Ускорения, и каждый раз меня облепляли датчиками и напяливали на голову шлем с проводами, и это было очень… странно, – немного помедлив, признается он. – Засыпая, я чувствовал этого, тогда еще безымянного, ребенка как часть себя… словно
– Пожар в зале Ускорения повредил устройство для копирования сознания, и на его восстановление понадобилось несколько лет, которые мы провели в Ожидании. Потом нас разбудили, и… Не знаю, что так подействовало на Рица, – стаб, который стер его воспоминания о моменте первого пробуждения, или же несколько лет Ожидания, но как будто что-то в его голове наконец-то встало на свое место. Тогда нас развели по разным комнатам, которые были нашпигованы камерами, и начали проводить разные тесты. Первой была проверка на расхождение – одиннадцать процентов. Какие-то тесты мы проходили вместе, какие-то – по отдельности; день, два, три, неделя, месяц – вроде все было в порядке.
– Но однажды ко мне заглянул Кондор, который уже был Стратегом. Он стал задавать мне какие-то странные вопросы, начал рассказывать про Корпус… Я слушал, кивая лишь из вежливости, все никак не понимая, зачем же ко мне пришел сам Стратег… пока он не встал спиной к камерам. Продолжая говорить про Корпус, Кондор подмигнул мне и раскрыл небольшой блокнот. «Вторая половинка в беде», – было написано на первой странице.
Пат ненадолго замолкает, опуская взгляд на пальцы, которыми он нервно вычерчивает на столешнице какие-то фигуры. Сжав руку в кулак, он кладет ее на колени.
– Оказалось, что Риц может провести отдельно от меня не больше тридцати часов, после чего у него начинается резкое снижение умственных способностей. Кондор пришел предупредить, что меня собираются отправить в какой-то спецотряд Корпуса, а Рица – поместить в Ожидание по соседству с двумя другим пострадавшими от экспериментов, и… Я не мог этого допустить, не мог потерять Рица, ведь Риц – это все, что есть у меня в этом мире. Снижение умственных способностей подделать было сложно, – почти спокойно говорит он, переведя дыхание, – тесты наверняка определили бы, что я притворяюсь. Поэтому, выждав некоторое время после визита Кондора, я стал изображать приступы агрессии. – Пат криво усмехается. – Иногда даже притворяться не приходилось – лицо ведущего ученого этого эксперимента я расквасил с большим удовольствием. После этого эксперимент признали провалившимся, нас с Рицем уже хотели вернуть в Ожидание, но Кондор настоял, чтобы нас оставили в покое. Он взял нас под свою ответственность, заранее приписав к отряду зачистки, где нам бы не понадобилось проводить много времени вдали друг от друга.
Протяжно выдохнув, Пат вновь впивается в меня больными глазами.
– Кондор спас Рица, – произносит он с расстановкой. – Он спас
– Кондор саботировал эксперимент, одобренный Советом, – так это воспримет Бенедикт, который спит и видит, как бы подорвать авторитет Стратега, – непослушными губами выговариваю я, и Пат кивает. – Черт, – выдыхаю я, обхватывая голову. – Ты не должен был заставлять Пата рассказывать мне об этом. – Я поворачиваюсь к Берту. – Он прав, это слишком опасно, и, если бы я…
– Я доверяю тебе больше, чем кому-либо, – перебивает меня он.
Эти слова вызывают у меня печальную усмешку. Берт все так же безоглядно верит в меня, но сейчас, смотря на него, я понимаю, что он стал жестче: прежний Берт не стал бы так сильно давить на Пата. Неужели это и есть то, что делает с нами возраст?
Но хуже всего то, что все было напрасно. Слова, которые Пату пришлось вымучивать из себя, лишь еще сильнее уверили меня в опасности эксперимента.
– Я знаю, что Гектор не проходил Ускорение, – заставляя свой голос звучать спокойно, сообщаю я Берту. – У него есть воспоминания о прошлом, у него есть биографическая память… Берт, передача такого объема данных могла поджарить тебе мозги! – Не выдержав, я вскакиваю на ноги.
– Арника, пожалуйста, подожди! – протягивая ко мне руки, умоляюще восклицает Берт. – Это еще не все!
– Дослушай его, – подает голос Пат.
Тяжело вздохнув, я вновь опускаюсь на стул.
