счастливым! Она родит ему детей, храброго принца и нежную принцессу, и они вырастут похожими на отца, достойными наследниками рода Бьортреас, и такими же прекрасными, а она будет любить своего Повелителя, как никто и никогда, сильнее даже, чем сама Льомдэлль… и лёд, сковавший его сердце после старой войны, наконец растает.
Потом родители сказали, что заключили брачный договор. Пусть по сути ничего не изменилось, пусть Дилль по-прежнему видела своего Фина только на официальных приёмах, но сердце её пело. Несколько лет – таких долгих, но всё же – и её мечта сбудется. И годы шли, и заветный день потихоньку приближался, и в народе уже начали складывать песни: трогательные легенды о том, как Повелитель спустя почти три века вновь обрёл свою потерянную любовь, как боги милостиво вернули ему ту несравненную деву, что он когда-то потерял…
А потом появилась она. Та, кто отобрала у Дилль и любовь, и мечту, и корону. И в песнях, которые складывали про Авэндилль, теперь звучало другое имя, а ей самой досталась участь тени у подножия трона. Участь той, кто может только смотреть на место, что изначально предназначалось ей, – снизу вверх.
Это она должна сидеть там. Она должна принимать поздравления и благодарности за то, что подарила Детям Солнца ещё одного маленького принца. Она должна быть той, кому улыбается Повелитель – так тепло, так нежно… Она, она! И кто занял её место? Человеческая девка! Даже не магичка: обычная, самая обычная человеческая девка!..
Она не помнила, как выдержала эту пытку до конца. Но выдержала. Уже который раз. Она с детства умела безукоризненно держать лицо – и никогда, никогда и никому не показывала, как глубоко её оскорбляло и унижало всё это. Даже семье. Ни разу за шесть лет, минувших с тех пор, как Повелитель разорвал помолвку. Для всех вокруг Дилль была всего-навсего ребёнком, не особо заинтересованным в этом браке по расчёту; чистым, невинным ребёнком, не таившим зла ни на кого. И поэтому все эти годы Дилль изображала великую любовь к той, кого с превеликим удовольствием уничтожила бы. Не давая повода для насмешек, не позволяя возникнуть и тени подозрения, что дочь Эльскиаров действительно любила своего венценосного жениха… а теперь дико, невыносимо и так беспомощно его ревнует.
Когда официальная часть подошла к концу, Повелительница милостиво позволила фрейлинам заняться тем, что им по нраву. Откланявшись и ей, и Фину, и Фрайндину с Эсфориэлем, которые первыми поздравили брата, Авэндилль удалилась в сад, уже укрытый тёмными крылами осеннего вечера. Там, вдали от гомона, шума и смеха, она присела на камень в тиши тенистых аллей и увядших цветов; и думала о том, что она ничего не имеет против людей – и тем больше её ужасали деяния тёмных, – но они должны знать своё место. Ни одна человечка не пара Повелителю Детей Солнца! Человечка не сможет разделить с ним бессмертие, она умрёт, не прожив и сотни лет, и снова оставит владыку эльфов в одиночестве, в тоске и горечи утраты. Разве это справедливо? Разве Хьовфин, её Хьовфин заслужил такое?
Лучше бы этой девки не было. Лучше бы она умерла сейчас, пока любовь не пустила корни в его сердце слишком глубоко…
– Я сочувствую вам.
Услышав это, Авэндилль вздрогнула от неожиданности. Вскинула голову, увидев человека в белом: пожилого, с сединой в вороных волосах, с внимательными глазами цвета тёмного дуба.
Первый Советник Повелителя людей.
– Вы отлично держитесь, должен сказать. Я восхищён вашей выдержкой. Никто и не догадывается, что за груз на самом деле тяжелит ваше сердце. Все эти годы, кто бы мог подумать… – Он смотрел на неё так ласково, как никогда не смотрел даже её собственный отец. – Вы прекрасны, леттэ Эльскиар. Не ваша вина, что сердцу не прикажешь. Отвергнув вас, Хьовфин потерял чудесную супругу. Не печальтесь… вы ещё найдёте того, кто примет вашу любовь как драгоценность, которой она является.
Много позже она понимала, что старый хитрец просто бросил камушек наугад, чтобы посмотреть, вода перед ним или прочное стекло, разойдутся круги или нет. Знал о той щекотливой ситуации, в которую она угодила, сделал предположение о том, что она могла чувствовать, – и решил проверить, верно ли оно. Ведь она успешно обманывала всех, абсолютно всех, и точно знала, что ничем не могла себя выдать. Но тогда ей было всего девятнадцать, и она была всего-навсего девчонкой, так уставшей постоянно лгать, и этими словами он застал её врасплох. На что он, конечно, и рассчитывал.
Из-за всего этого Авэндилль растерялась. И вместо того, чтобы сказать: «Я не понимаю, о чём вы», – промолчала.
– Я понимаю, почему вы скрываете свои чувства. Но я не имею отношения к вашему двору, и передо мной скрываться нет смысла, – когда Советник присел на камень рядом с ней, его тихий голос был исполнен грусти и сострадания. – Вы сильны, однако даже сильные порой нуждаются в минутах слабости.
И она, не выдержав, закрыла лицо ладонями, чтобы он не увидел её слёз. Ведь в глубине души она так ждала, так хотела этого: чтобы кто-то понял её, понял тот спутанный клубок страстей, которым обратилось её сердце. Понял и пожалел.
– Мне не нужен никто, кроме него, – лихорадочно прошептала Дилль. – А он должен был стать моим, но не будет, никогда не будет, и всё из-за какой-то… какой-то…
– Человеческий век недолог. В отличие от эльфийского, – заметил мужчина. – Каких-то пятьдесят-шестьдесят лет, и Хьовфин снова будет свободен.
– Шестьдесят, – эхом повторила Дилль, безнадёжно опустив руки.
