Песня была смутно знакомой. Спустя пару куплетов Авэндилль вспомнила, что слышала её раньше, когда-то давно – кажется, в исполнении того же Фрайна. Услышала и забыла.
Но теперь слова, вплетённые в музыку, заставили её ускорить шаг, жадно вслушиваясь в каждое.
–
Когда Авэндилль наконец увидела Фрайна, сидевшего на своём любимом месте – гранитном камне, поросшем мхом под раскидистым кустом жасмина, – тот уже допевал последние строки, успокаивая пальцами растревоженные струны хёрпы. Чистая снежная белизна, окружавшая брата Повелителя эльфов, гармонировала с его зимней красой, и в который раз за эти годы Авэндилль подумала, что Фрайндин прекрасен, но всё же не прекраснее царственного брата.
Он заметил эльфийку, лишь смолкнув.
– Приветствую, маленькая леттэ, – проговорил Фрайндин с улыбкой, неизменно светлой и приветливой. – Прогуливаетесь, как обычно?
– Пресветлый тэлья… благодарю, ваш восхитительный голос в который раз скрасил моё одиночество, – кажется, тогда Авэндилль отвесила традиционный поклон чересчур нетерпеливо. – Не изволите ли поведать, что за дивную песню вы сейчас пели?
– О, её сочинили люди. Облекли в песню реальную историю, как бы мне ни хотелось иного, – взгляд эльфа сделался печальным. – Когда-то двум сёстрам, дочерям королевского рода, приглянулся один молодой маг. Но он отдал своё сердце старшей, и тогда младшая отравила сестру.
– Подарила ей кольцо, в котором скрывалась игла с ядом, если я правильно расслышала.
– Да, к моему великому сожалению, – Фрайндин вскинул голову, глядя на голые ветви золотого древа, протянувшиеся высоко над ним рамой разбитого витража. – Порой мне кажется, я никогда не пойму людей. Как можно поступать так? Уничтожать тех, кто доверяет тебе, кто любит тебя, – из-за того, кто всё равно никогда не будет счастлив с тобой? Из-за подобных мелочных…
Авэндилль и сейчас помнила серое небо, отражавшееся в его глазах, раскрашивая их белёсым льдом. В голосе эльфа слышалась такая искренняя, неподдельная боль, точно он говорил о ком-то из тех, кого знал лично. Впрочем, вполне возможно, что он и правда знал тех принцесс.
Вспоминая об этом, Авэндилль усмехнулась. Милый, добрый, наивный Фрайндин… Всегда принимал всё близко к сердцу, всегда отдавался всему с горячностью своей вечно юной души. Всегда казался слишком хорошим для этой грешной земли.
Какая ирония, что именно он в итоге подсказал Дилль способ, как убить жену его брата.
В библиотеке она узнала название нужного яда. Под покровом ночи незаметно улизнуть из дворца в человеческие кварталы Солэна стоило небольшого труда, но лишь небольшого. В первую свою вылазку Дилль только заглянула в лавочку мага – за кристаллами, и к швее – за мантией колдуньи. Во вторую, уже не беспокоясь ни за свою безопасность, ни за раскрытие инкогнито, отправилась в злачные места.
Она понимала, что не может просто прийти к первому попавшемуся ювелиру и попросить изготовить колечко с секретом. Далеко не каждый ювелир пойдёт на такое. Да и яд достать было не так просто. Однако в грязных людских тавернах, пряча лицо в тени глубокого капюшона, намеренно понижая голос до хриплого шёпота, Дилль осторожно выведала, кто может ей помочь.
К тому моменту, когда в составе свиты Повелительницы она отправилась на переговоры с тёмными, её палец украшал заветный перстенёк.
Её уговаривали остаться в Солэне. Не родители, Повелительница. Дилль настояла, что не покинет свою обожаемую госпожу в этот смутный час. Пришлось даже расплакаться, чтобы ей уступили: покойная жена Фина была сентиментальна, и чужие слёзы трогали её. В итоге Дилль всё-таки оказалась в замке Матхниз, где впервые увидела дроу. Живых, настоящих: с волосами цвета звёзд, с глазами цвета янтарной луны, с кожей цвета сумерек…
Истинные тёмные, дети ночи и богини Тунгх.
Они улыбались, и эти улыбки завораживали и пугали. Особенно улыбка их Повелителя, наследника Тэйранта, от которого ни на шаг не отходил его придворный колдун, наследник Ильхта. И когда эта парочка представилась, среди светлых пронёсся настороженный ропот.
Это окончательно убедило Дилль в правильности её решения.
Поцарапать Повелительнице руку, когда та вместе с Дилль отлучилась в уборную, труда не составило. Внутреннюю сторону ладони, оставив длинный, не слишком глубокий, но заметный порез. Потом пришлось, быстро повернув камень обратно, долго извиняться за гнусного ювелира, который сделал слишком острыми «лапки», держащие малахит, – но Повелительница, как и ожидалось, не придала царапине никакого значения. Промокнула платком и забыла.
Лёмун – весьма любопытная штука. Попадая в рану, не заставляет её ни излишне кровоточить, ни болеть; и лишь к моменту смерти по коже вокруг расползаются неприятные, неестественные синие прожилки. И когда Хьовфин в отчаянии попытался вернуть супругу к жизни, конечно же, он их заметил.
Авэндилль не видела бойни. Она собиралась под каким-нибудь предлогом ускользнуть из зала к тому времени, когда яд должен был подействовать, однако боги определённо ей благоволили: вскоре после того, как они вернулись на пир, Повелительница сама предложила Авэндилль отправиться в покои,
