Варвар, который ошибался

О Гритт, уйми ты этого гнома!

– Да делай что хочешь, только смотри, чтобы тебя не забрызгало.

Гном нашел увесистую каменюку и зашвырнул на середину озерка. Вода пошла кругами. Олник зачарованно смотрел на них, потом вдруг испуганно воскликнул:

– Фатик!

Я содрогнулся:

– Да что такое?

– Ты весь красный, как… как не знаю что!

Великая Торба!

– Знаю, у меня сильный жар.

Черно-багровая туча скрыла большую часть неба и грозила вот-вот поглотить закатное солнце. Мурашки ползли по моему затылку, когда я на нее смотрел, а инстинкты призывали бежать, мчаться от тучи как можно дальше.

От спального фургона уже топали к озеру Колчек, Тулвар и Самантий, а возницы затеялись распрягать коней, но я крикнул, чтобы никто не касался воды – она отравная, пить, а тем более мыться – невозможно. Вернее, конечно, возможно, да только ослушника постигнут лютые хвори, включая насморк, геморрой, пять видов лишаев и три – парши.

– Еще один малый переход, – объявил во всеуслышание, – и мы в Талестре. Самантий, поди-ка сюда.

Он подошел, утирая с багровых щек крупные бисерины пота.

– Ох, перед грозой ужасно душно, Фатик!

Я отвел его в сторону и спросил прямо:

– Самантий, ты – шеффен фемгерихта?

Его руки-окорока дрогнули.

– За дурня меня держишь, Фатик? Терпеть не могу этих прохвостов. Но справедливость, – в его голосе прозвучали страстные нотки, – я люблю, так что иногда помогал фемгерихту, если просили, и дело выглядело… справедливым.

– Ты был в овчарне, когда я ломал комедию?

– А? Какая овчарня? Какая комедия? Ничего не понимаю! – Он возмущенно тряхнул брылями щек. – Избавь меня от своих глупых подозрений! Пойду я, нам ехать еще.

Он, очевидно, был шеффеном фемгерихта, но не признался в этом.

Он, очевидно, был третьим в овчарне.

Он, очевидно, был единственным, кто не купился на мой обман.

И он не шел меня освобождать, как сделали это Карл и Фелина, и он бы повесил меня ради торжества справедливости, как он ее понимал. Друг, называется. Впрочем, у меня наивная реакция на дружбу. Примерно так же было с Отли Меррингером, когда я узнал, что он – обыкновеннейший провокатор Ковенанта. Говорят, люди меняются. Думаю, это не так. Просто когда они раскрываются с негативной стороны, оказывается, что они всегда были такими, что мы их просто очень мало знаем. Большинством людей правят страх и эгоизм. А некоторыми – как Самантием – фанатичное принятие определенных идей, которые заменяют им разум и заставляют совершать заранее предопределенные поступки. Человек превращается в раба идеи, не способного мыслить широко и здраво.

Если бы Самантий признался, я, в теперешнем своем состоянии, пожалуй, зашвырнул бы его в озеро. Слишком много и часто я миндальничал с врагами.

Однако не пойман – не вор. Не пытать же его, в самом деле?

Скажу Виджи, чтобы присматривала за ним.

Мы расселись по местам и начали подниматься вверх, по каменной, покрытой осыпями тропе.

– О, с пробуждением, госпожа эльфка!

Я показал Олнику кулак и просунул голову в фургон: Виджи пробудилась и натягивала сапожки. Только женщины умеют так натягивать сапоги, изящно изгибая ступню и сведя брови к переносице. При этом они еще завлекательно вздыхают, будто призывают мужчину немедленно сорвать с них и сапоги, и имеющуюся одежду. Нет, забудьте, это во мне говорит страсть, которую не в силах подавить даже смертельная усталость и простуда.

– Тут очень плохое место, Фатик. Очень тяжелая старая магия.

– Знаю, лисьи ушки. Мы проедем его быстро. Ты держишься?

– Магия не причиняет мне особого вреда, Фатик. Это не чуждое. Я просто ощущаю ее… душой.

А вот меднолобый варвар ни черта не ощущал! Ну что ты будешь делать?

Лиловый язык тучи захлестнул солнце, надвинулись пастельные сумерки – обманчиво мягкие, с длинными заостренными тенями. Тут же задул теплый