ГЛАВА 14
— Точно держите? — спросил я, спешно доставая из кармана пузырек с кристаллами.
За годы работы в банке я точно усвоил одно — можно выпутаться из практически любого «головняка», при условии, что тебе никто не сунет под нос прямые доказательства твоей вины. Если имеется на «палевном» документе твоя подпись — ты попал. Наговорил лишнего на камеру или диктофон — опять же попал. Нет ничего подобного — все, никто ничего не докажет, даже если ты на самом деле при делах и это знают все. Свидетели? Ошибаются. Проводка сделана с моего компьютера? Да мало ли кто за него мог сесть. Согласен, имеет место небрежность, нарушение внутреннего распорядка, но не более того. Пароль? А что пароль? Он не только у меня есть, но и у системщиков. Чего сразу я? Нас тут много работает.
Ну да, проблемы все равно могут быть. Например, могут тебя уволить. Но при этом правовыми, конституционными методами навесить на тебя всех собак уже не получится. Правда, до сих пор практикуются и другие методы, скажем так — силовые, но это совсем уж другая история. Впрочем, как правило, они применяются к фигурам покрупнее, чем, например, я.
Тут главное одно — твердо стой на своем. Не знаю, не видел, не я это был. И не вздумай дать слабину. Причем важное условие — не дать ее дважды. Первый раз — еще до того, как этот «головняк» грянул, тогда, когда тебе говорят:
— Дружище, тут бояться нечего. Ну да, эта операция — на грани закона, но она нужна. Не для нас нужна, для банка. Мы ведь тут делаем одно общее дело, правда? Ну и потом — мы тебя всегда прикроем.
Если ты твердо скажешь «нет» в первый раз, то второго, того, что с дознанием, может и не случиться. Важно помнить, что дело, конечно, общее, но ответственность будет только твоя. И когда тебя будут крутить безопасники или менты, то общественность непременно отойдет на второй план, а лично тебе будет очень кисло.
И это касается не только работы в банке. Это применимо к любым жизненным ситуациям.
Ну а если ты все-таки был настолько наивен, что поверил чьим-то словам, то не оплошай хотя бы тогда, когда проверяющие или кто-то посерьезнее попытаются тебя раскрутить на откровенность. Улыбайся, делай удивленные глаза и изображай из себя божью корову. Предъявить им тебе нечего, иначе бы они не вели с тобой эти душеспасительные беседы, а сразу распластали, как мясник тушу. Это не кинофильм с тонкой шпионской игрой, если у них на руках козыри, они тянуть не станут.
Если же ты совсем глупый и умудрился наследить в виде подписей или чего похуже, мои тебе соболезнования.
Вот потому оставшиеся три кристалла немедленно отправились в унитаз. Были улики — и нет их. Все, теперь никто ничего доказать не сможет. Я не думаю, что дойдет до обыска, но, если вдруг такое случится, мне совершенно ни к чему потом объяснять, что это никакие не наркотики. Тем более что никто в это и не поверит. Слово уже прозвучало, убедительно и аргументированно, оно было услышано, и обратно Немировой в горло его не затолкаешь.
Пузырек я быстренько обтер полой пиджака и отправил в мусорную корзину, стоящую рядом с унитазом. Опять же, теперь докажите, что он мой. Хотя в пустом виде он вообще не доказательство. Здесь у каждого в столе аптечка. Болеутоляющие всех видов, глицин, афобазол — это все наши верные друзья. Куда мы без них…
А вообще, скверно получилось. Очень скверно. Дело даже не в том, что мне теперь в любом случае туго придется, это-то ладно. Прозвучит странно, но мне перед Романовой совестно. Она, понятное дело, стерва та еще, это знают все, включая ее саму. Она этим даже бравирует. Бывало, выпьет на корпоративе и давай орать, что мы все у нее вот тут. И кулачок свой сжатый нам показывает. Мол, держу я вас крепко и, если что, раздавлю.
И давит. Бывает, что сама, если речь идет о младшем персонале, бывает, что руками Чиненковой. Штрафы, объяснительные, часовые беседы с запугиванием, после которых не имеющие офисной закалки молоденькие операционистки, случается, заявления на увольнение пишут. Матерых сотрудников такими вещами не проймешь, она это знает и к ним не лезет. А вот новеньких любит попрессовать.
Но даже учитывая это все, чувствовал я себя муторно. Она тварь редкостная, это да. Но я-то не совсем еще дрянь-человек? По крайней мере, мне хочется так думать. Не то чтобы я верил в слова: «Не поступай с людьми так, как ты не хотел бы, чтобы поступили с тобой», — нет. Просто даже если она такая, то это не значит, что надо с ней поступать так, как я только что. И вообще, злоба — плохой советчик, мне это еще мама говорила. И была права.
Ладно, с этим всем потом разберусь, сейчас выкручиваться нужно.
Я сделал лицо поглупее, приоткрыл дверь и опасливо высунул в щель голову.
Картина за ней была та еще.
Южаков припер к стене голую по пояс Романову и сейчас старательно отводил глаза в сторону, стараясь не таращиться на ее грудь. Кстати, очень и очень достойную на вид. Бюстгальтер, как видно, сброшенный в порыве страсти, валялся возле двери столовой. И руки у Светки вправду были связаны.
Апокалипсис сегодня, иначе и не скажешь.
Заметив меня, она замычала и дернулась, но уже как-то лениво, дежурно, если можно так сказать. Сдается мне, слабеет действие зелья. Сколько прошло с того момента, как я ей его дал? Минут восемь-десять, где-то так?
— Смолин, я не знала, что ты такой мачо, — вроде бы и в шутку сказала Немирова, но вот только взгляд у нее был такой, что смеяться не хотелось. —