хотел убить ту, другую!
Клем был не в себе. Отчаяние и потрясение от случившегося лишили Клема сил, и парни сразу скрутили его, а он даже не отбивался, хотя окажи такой богатырь сопротивление… мало ли скольких уложил бы. Он же плакал как дитя и все твердил, что задушил госпожу, считая, что это проклятая Мойра. А ведь Мойры уже не было в замке, ее как раз той ночью увез Бастард Герон.
Дэвид стал понимать, что произошло, и его пробрал холод.
– Погоди, старина. Выходит, если Клем рассчитывал задушить ночью Мойру, то… страшно сказать… Он собирался сделать это по приказу моей жены?
Оливер кивнул.
– Это всем стало ясно. Но, клянусь самим Небом, у леди Мойры, наверное, сильный ангел-хранитель. Надо же, Герон забрал ее как раз перед тем, как…
Он не договорил.
Дэвид судорожно сжал подлокотники кресла. Грейс… Он давно понял, что она на многое способна, но увечье делало ее в его глазах такой беспомощной. Но, как оказалось, и покалеченная, она таила в себе зло. И Дэвид сильно рисковал, привезя в замок Мойру. А ведь он ни единым намеком не дал понять супруге, что его что-то связывает с гостьей, он сторонился Мойры, пока та жила в Нейуорте, избегал даже смотреть в ее сторону лишний раз. Но Мойра была прекрасна, а Грейс очень ревнива. И действовала через верного Клема.
Последняя мысль вызвала в душе Дэвида еще ряд подозрений. Все женщины, которых он любил и с кем сходился, погибали. Была убита Патриция, его любовница с болот, и их сын Гарольд, отравили и его любовницу Нелл из замка Тонвиль и их малыша Томаса. Последнее дело он хотел расследовать сам, но Генри Элджернон отговорил его, решив препоручить все коронеру. Дэвид помнил, что это было как раз на Рождество, когда Клем Молчун уезжал из Нейуорта якобы за покупками для госпожи. А ведь в Тонвиле Дэвиду поведали, что отравитель – огромный детина, правда, рыжий. Клем же имел светлую, вечно всклокоченную шевелюру. Но если надеть парик… И все же пока Дэвид не желал в это верить. Сказал, что сам переговорит обо всем с верным слугой Грейс. С ее убийцей.
Клем сидел в подземелье под стеной, на руках и ногах кандалы, поникший, мрачный. При свете факела Дэвид видел следы слез на его грязном лице, но взгляд, какой он метнул на Майсгрейва, был исполнен чудовищной ярости.
– Явился, родственничек? – неожиданно обратился Клем к Майсгрейву. – Теперь будешь судить меня? Но знай, строже, чем я осудил себя сам, меня уже никто не осудит. И отныне меня ничего не страшит.
Дэвид просто сидел и смотрел на него. Казалось, Клему не до него, но это было не так. Он стал ерзать, потом тихо выть, ударяясь затылком о стену, твердил, что ему больше не для кого жить, что сам дьявол стоял за его плечом той ночью, когда он накрыл подушкой госпожу и давил на нее, считая, что это проклятая девка Геронов. А как она отбивалась, как отбивалась! Даже попыталась ударить его кинжалом. Зря старалась, лезвие только скользнуло по звеньям его кольчуги, не причинив вреда. А Клем все наваливался, все напирал, пока ее руки не ослабели и она не перестала дергаться, выронив оружие. Но убийца и после этого еще лежал на ней, чтобы удостовериться, что справился наверняка. Как ему в таком мраке было понять, что он убил свою обожаемую Грейс?
Да и откуда он мог знать, что ту, другую, уже увезли? Более того, он и подумать не мог, что Грейс сама отправится в башню, чтобы разделаться с любовницей мужа!
– Ей следовало довериться мне! – стонал Клем сквозь сжатые зубы. – Но ведь накануне я сказал ей, что больше не хочу быть замешанным в этом. Грейс так злилась на меня! А мне просто надо было все продумать. Я каждый раз рисковал, когда уничтожал ваших шлюх и их ублюдков, но так все подстраивал, что никто меня ни в чем не подозревал. Значит, это не такой грех, подумал я той ночью. И понял: Грейс права и нас охраняют невидимые силы. Ты же страшный грешник, родственничек, ты был женат на такой дивной женщине, а путался со всяким непотребьем. Эта ведьма с болот! Ха! Знал бы ты, как легко я смог проломить ее желтоволосую голову. А эта грудастая гусыня из Тонвиля? Глотала отраву, как манну небесную. И все. Грейс могла больше не волноваться. И знала, что никто тебя у нее не отнимет, родич мой Дэвид.
Майсгрейв стиснул зубы, с трудом сдерживая глухо клокочущую ярость. Этот пес убивал его женщин, убивал его детей!..
– Не смей называть меня родственником! – сдавленно произнес он глухим голосом. – Змей ядовитый твой сродник, а не я.
Клем вдруг расхохотался. Странный у него был смех, сиплый, кашляющий.
– А ведь именно змеей ты и считал свою супругу, не так ли, Майсгрейв? Но мне-то она была родной. Все говорили: Перси, Грейс Перси! Какой славный род! Она сама так гордилась, что происходит от этих королей Севера! А о своей матушке и знать не хотела. Но я ее понимал. Потому никогда и не обмолвился, что ее мать была моей сестрой. Мы были двое сирот, когда старый Гарри Перси присмотрелся к моей сестрице Дейзи. И даже дом ей купил, где Дейзи ждала его, когда он наезжал. Мы безбедно жили, пока сестрица не померла. Вот тогда малышку Грейс и забрали в замок Перси. Ну и меня с ней. Слышишь, Майсгрейв, я был дядюшкой твоей супруги. Я был рядом с ней сызмальства, ибо никого у меня больше не было, только она. А когда вы обвенчались… Ты едва замечал меня, но я знал, что мы в родстве.
– Я сказал, не смей называть меня родственником. Да и Грейс никогда не считала тебя родней. Знала она или не знала о том, что вас связывает, но для
