Он отвечает вопросом на вопрос:
— Разве ангел — не чудовище в своем роде? — Но он тут же усмехается своим словам и кажется почти счастливым. — А как насчет вашего имени? Ливия. Очень красивое, только я никогда раньше не слышал такого.
— Это фамильное имя. Так звали мою бабушку.
Грендель с улыбкой кивает и продолжает держать Ливию за руку.
В тот же вечер она говорит Гренделю о том, что ее отец сошел с ума. Конечно, не следовало так поступать, ведь это семейная тайна, все слуги приносят клятву молчания, и только двум из них доверено ухаживать за бароном. Но Ливия хочет, чтобы Грендель знал. Вдруг однажды он приедет к ним, встанет у кровати ее отца и тоже будет держать его за руку. Грендель — то чудо, о котором отец молился всю жизнь.
— Он хотел быть таким, как вы, — опять повторяет она. — Безгрешным. Чистым. Но не был. Помню его вспыльчивым. В детстве я видела, как он кричит на мальчишку с конюшни, а из его ушей валит дым, густой, как сахарная вата.
И она невольно смеется. Несмотря на грех, это счастливое воспоминание.
— А потом он победил дым. Победил полностью, на два с лишним года. Для всех нас — для слуг, для моей матери и прежде всего для меня — это стало чудом. Он казался святым. Только похудел очень. И потом начал говорить сам с собой. Что-то неразборчивое и не всегда по-английски. Когда я в следующий раз приехала на каникулы, он уже был привязан к кровати. Открою вам еще один секрет. Весь этот год или даже дольше я старалась быть такой же, как он. Каким он был, прежде чем сойти с ума. Святым. — Она удивлена тому, что способна смеяться над этим. — Но Чарли считает, что у меня нет способностей к этому.
— Расскажите мне о Чарли.
— Чарли — друг, которого мы ждем. Друг Томаса. — Ливия чувствует, что краснеет. — И мой тоже.
Вскоре после этого они расходятся по кроватям.
На следующее утро Томас вскакивает ни свет ни заря. Болезнь наконец-то отступила. Теперь его снедает жажда действия. Из него ключом бьет энергия, видная в каждом шаге и каждом горящем взгляде.
И все-таки он не в силах встретиться с ней глазами.
— Я ушел, — объявляет Томас после завтрака и не оборачивается, чтобы посмотреть, идет Ливия за ним или нет. Его нетерпение только возрастает, когда они — на расстоянии пяти шагов друг от друга, он спешит, она догоняет — оказываются перед церковью. В городе светает, в утренней дымке начинают играть отблески цвета.
Чарли нет.
— С ним что-то случилось.
— Ну откуда ты знаешь? — возражает Ливия, хотя эта мысль угнетает и ее. Чарли один; заперт где-то в Оксфорде, или потерялся на пути в Лондон, или трясется в вагоне поезда, а может, на телеге. Или валяется, раненый, в придорожной канаве. В них ведь уже стреляли однажды. Стоит закрыть глаза, как она снова слышит визг лошадей, падающих под откос вместе с каретой.
В полдень Чарли тоже не приходит. Ей не нужно ничего спрашивать у Томаса — тот явно намерен отправиться на поиски. И проследить путь Чарли до самого Оксфорда, если понадобится. Она чувствует его волю кожей, каждым своим волоском. Но Томас не дымит. Значит, есть и другая разновидность дыма: невидимый, но следующий за ними так же неотступно, как тень. Это дыхание их нужд и тревог; это истины, которые каждый должен принять и навязать остальным. Это возможность греха. Если так, получается, все они во рту друг у друга, когда говорят. Сколь же опасна их близость, сколь опасны часы и дни, проведенные плечом к плечу, после чего сущность другого человека прорастает в тебе и засевает твои борозды своим голодом. И напротив, сколь благостно одиночество, сколь чудесно отшельничество Гренделя. Из всех людей в Лондоне он один — остров, цельный, настоящий, такой, как есть.
— Иди один, — говорит Ливия, чтобы отпустить Томаса и в то же время избавиться от него. — Попробуй, вдруг найдешь его. Я подожду здесь.
— Тебе одной нельзя оставаться здесь, это опасно, — бросает он в ответ. Покровительственно? Неприветливо?
— Тут Грендель. И священник. Все будет хорошо.
Он думает, кивает, колеблется, не зная, как попрощаться, потом просто разворачивается и шагает прочь.
— Я ненадолго.
Томас идет, наклонив корпус вперед, будто борется с ветром.
Возвращается он, когда все давно отужинали. Грендель даже накидывает пальто и выходит во двор, чтобы встретить его в темноте. Миссис Грендель отвлекается от мытья посуды:
— Ох уж эти мальчишки! Не уследишь за ними. Вечно пускаются в приключения.
