— Вы хотите сказать, что вы не можете… ну, в супружеской жизни. И поэтому у вас нет детей.
Ее собеседник робко улыбается, отводит глаза, смущенный признанием.
— О нет, я могу, могу. Но у меня нет той самой жадности. Любая жена чувствует эту разницу.
Грендель задает вопрос, который вроде бы продолжает тему, и Ливия приходит в смятение. Она чувствует, как сама собой чопорно выпрямляется ее спина, лицо прячется под маской кротости. А Грендель всего лишь указывает в глубину дома:
— Значит, он ваш дружок?
— Нет.
Грендель удивлен.
— Но ведь он вам нравится.
— Это драчун и грубиян.
Грендель взвешивает слова Ливии, его доброе лицо становится еще добрее, и он продолжает расспрашивать ее так, будто перед ним маленький ребенок.
— Значит, есть другой. Может, Чарли?
Ливия долго молчит, не глядя на Гренделя, сражаясь с ложью, готовой сорваться с языка.
— Не могут же нравиться два человека сразу, — наконец говорит она и вздрагивает, различив страх в своем голосе. — Так нравиться — не могут.
— Не могут? Ливия, я не знаю.
Он поднимается, хрустнув коленями, находит бутылку портвейна и наливает по капельке им обоим.
Они сидят и пьют. Мысли Ливии крутятся вокруг одного слова, произнесенного ранее. «Страсть». Вообще-то, это похоть, если смотреть правде в глаза. Звучит так неприлично, что Ливия не в силах думать ни о чем другом. Вопросы Гренделя взволновали ее. На губах ощущается странное пощипывание, которое всегда предшествует появлению дыма. Она в шаге от того, чтобы согрешить.
И поэтому она смотрит на Гренделя с еще большим восхищением.
— Так вы никогда этого не чувствуете? — спрашивает она. — Ни намека? Ни разу не переживали того мгновения, когда дым вот-вот завладеет вами? Словно в кровь впрыснули дурманящее вещество?
Он отрицательно мотает головой, затем останавливается.
— Ну, может, кое-что чувствую. Иногда случаются обычные мелочи: споткнешься на лестнице в колокольне, ударишься головой о притолоку, соседские дети забросают тебя мусором смеха ради. И вот тогда, пожалуй, что-то появляется… Всего лишь тень, щекотка на коже. — Он улыбается и розовеет от удовольствия. Потом его улыбка увядает. — Но, разумеется, я не уверен, что мы говорим об одном и том же.
— А вам очень хотелось бы подымить? Пусть даже это дурно?
Он задумчиво кивает:
— Это не дурно. Это по-человечески. За один час с дымом я бы отдал все…
— Тогда у меня есть кое-что для вас.
Повинуясь порыву, прежде чем рассудок останавливает ее, Ливия опускает руку в карман штанов, которые дали рудокопы. Они слишком велики для нее, и рука погружается почти по локоть. Три смятые ломкие палочки. Ливия вынимает одну и распрямляет между ладонями.
— Возьмите, Грендель. Понюхайте.
— Что это?
— Грех. Грех в бумажной обертке. Только нужно поджечь. Кто его знает — вдруг сработает.
Грендель, совершено ошалев, встает, бестолково ищет коробок, затем пытается чиркнуть спичкой, но пальцы не слушаются его. Ливия видит, что он дрожит. Тогда она забирает у него спичечный коробок и сама зажигает сигарету. Грендель делает затяжку, и на кончике сигареты появляется кроваво- красное свечение. Грендель удерживает сигаретный дым в легких, пока может. Выдох — серая струя нерастраченной силы. Она кружится вокруг головы Ливии и взывает к ее коже. Ее собственный дым приходит прежде, чем она успевает это понять, белый, как пар. И наполняет ее чем-то легким и соблазнительным. Должно быть, такие ощущения испытывает игрок, переворачивая выпавшие ему карты.
— Ну как, почувствовали, Грендель?
Робкая улыбка прокрадывается на его лицо.
— Да. Кажется, я готов немного пошалить. Это заметно?
— Еще как! — Осмелев, Ливия, окутанная белым дымом, подставляет Гренделю изгиб щеки. — Хотите поцеловать меня? Целуйте. Ваша жена никогда не узнает.
