— Конечно! — восклицает он. — Хватит, сказал бы я. К черту дым!
— В самом деле? И ты не будешь по нему скучать?
— А, тогда нет, — идет калека на попятный. — Оставлю все как есть. Что в нем дурного? Разве что от сажи портки натирают там, где не надо.
— А что ты думаешь о богатых?
— О богатых? — Он начинает с удовольствием подыгрывать. — Повесить! Повесить всех до единого.
— И королеву?
— Нет, она мне нравится! Повесить всех, кроме королевы!
— Что насчет любви? Есть ли она? Настоящая, чистая любовь — здесь, в грязном городе?
— Ну конечно есть! У меня есть малышка. Прижимаю ее к груди каждое утро так сильно, что мы раскаляемся посильнее углей.
— Держи, — говорит Томас и отдает ему последние пенни. — Ты честно заработал их. Ты, должно быть, самый мудрый человек во всем Лондоне.
— Само собой. И во всей империи тоже.
Томас возвращается около полудня. Кивок и взгляд — этого достаточно, чтобы Чарли стряхнул с себя меланхолию. Момент самый подходящий: миссис Грендель ушла за продуктами, Себастьян сооружает канализацию, а Грендель отправился известить священника о том, что несколько дней не сможет работать.
Ливия наблюдает за тем, как они принимают уже привычные для себя роли: взломщик и его сообщник. Газетчики назвали бы Чарли архиплутом — человеком, способным очаровать самую злобную ведьму. Особенно прекрасно то, что Чарли совершенно не подозревает о своем даре.
Действительно, все идет как по маслу. Чарли просто заходит в кухню, садится сбоку от стола, чтобы баронессе пришлось перевести взгляд на него, отвернувшись от коридора и двери в свою комнату. Наверное, думает Ливия, матери скучно. Вряд ли ей нравится сидеть взаперти, в компании строптивой дочери и ее друзей. Ей хочется принять ванну, совершить прогулку, покататься верхом по землям собственного имения. Но леди Нэйлор теперь вынуждена быть тюремщицей.
Тюремщица не может покинуть тюрьму.
— Вы знаете, что с Гренделем, — начинает Чарли, откровенный и бесхитростный даже в хитрости. — Себастьян говорит, что вчера Грендель сам рассказал вам все.
— Да. Пожалуй, мне следовало заметить раньше, но мои мысли были заняты другим.
— Вас это поразило?
— Ну конечно! О таком нельзя было даже мечтать! Правда, подобные случаи уже отмечались. — Она поджимает губы и наклоняется к нему поближе. — Вы когда-нибудь бывали в психиатрической лечебнице, мистер Купер? Это приют для умалишенных. Я посещала такой приют много лет назад, когда заболел мой муж. В те дни лечебницы строили по образцу Пентонвильской тюрьмы: одиночные камеры вдоль длинных коридоров, чтобы пациенты не заражали друг друга дымом. Раз в неделю служители обходят камеры и соскребают со стен сажу, а затем продают ее изготовителям сигарет. Тайком, разумеется, хотя владельцы знают об этом и получают свою долю. Если говорить о пациентах, то одни находились в том же состоянии, что и мой муж, а у других умственные способности полностью сохранились. Преступники, вернее, вольнодумцы: джентльмены, выставляющие свои пороки напоказ. Есть еще одна разновидность больных, но об этом лишь ходят слухи, в точности ничего не известно. Разве только один ученый шепнет что-нибудь на ухо другому или оксфордский профессор упомянет об этом в примечании к своей статье. Так вот, говорят, что в подвалах Новой Бетлемской лечебницы содержался человек, такой же, как хозяин этого дома. Чудо природы! Скорее всего, он там и умер.
— Но почему его заперли в приюте?
— Не будьте наивны, мистер Купер. Он был человеком, которому не следовало появляться на свет. Праведник из простого сословия. Это же чудовищно, невозможно, это угроза для страны.
Ливия тоже слышит все это, тенью скользя по коридору, играя роль передаточного звена между двумя мальчиками. Она кивает Томасу. Тот не спеша, беззвучно идет в спальню ее матери, оставив дверь открытой, чтобы Ливия могла предупредить его об опасности. Чарли, которому Ливия тоже адресует кивок, без промедления задает следующий вопрос:
— Я кое-чего не понимаю, миссис Нэйлор. Грендель ведь не родился таким: в детстве он дымил. Он рассказывал об этом Ливии и Томасу. Что с ним случилось?
— Точного ответа нет. Полагаю, сбой обмена веществ. Должно быть, болезнь повредила не только железы, вырабатывающие дым, но и всю систему, отвечающую за чувства и эмоции. Насколько я могу судить, значительная часть этой системы уничтожена. Та, что управляет поведением, которое мы называем грехом.
— Но разве это не ответ? Эта болезнь сделает всех хорошими.
По голосу матери Ливия понимает, что слова Чарли взволновали баронессу.
