— Вы и сами знаете, — бурчит Томас. — Сажа. Сажа убийц. Того же вида, что сажа, которую твоя мать собирала под виселицей, там, где я впервые увидел ее. В ее лаборатории полно такого.
Он наклоняется к чашке, явно не желая прикасаться к содержимому, окунает мизинец, вынимает его и подносит к лампе. Все трое вглядываются в черноту, касаясь головами. Как и днем ранее, Ливия достает из кармана сигарету, разворачивает обертку и разглядывает табачную смесь. Это все равно что сравнивать дорожную грязь с чистейшим дегтем. Но нелегко понять, оживлена эта сажа или по-прежнему остается инертной.
— И с помощью этого твоя мать собирается спасать мир?
Томас вытирает палец об пол, а потом пытается стереть подошвой ботинка пятно на полу, но ничего не выходит.
— Можно спросить у нее.
— Нет, Чарли. Больше никаких вопросов, никакой лжи, никаких клятв «жизнью мужа». Единственное стоящее знание — то, которое мы получаем самостоятельно.
Ни Чарли, ни Ливия не возражают. Ливия спрашивает Томаса о другом:
— Мы сохраним это у себя?
— Займись этим. Я уже не могу смотреть на эту сажу.
— Тогда нам нужна банка с крышкой. Попрошу у Гренделя.
— Он сейчас с твоей матерью. Я только что видел их вдвоем, они разговаривали. То есть говорит она, а он слушает.
Чарли сообщает об этом ровным тоном, без намеков, но Ливия моментально раздражается:
— Он помогает Маугли!
И собирается что-то добавить, но вместо этого подскакивает на ноги и топает прочь, сунув руки в карманы штанов. Словно мальчишка-беспризорник, что вполне соответствует ее наряду.
Они остаются вдвоем в тишине, Томас и Чарли. Ноги широко раскинуты на полу. Так же они сидели и в школе, только за спиной сейчас сырая стена, а не прохладный кафель умывальни. До чего же хорошо, думает Чарли, чувствовать плечом плечо друга. Они как родные. Чарли сидит со стороны целого уха Томаса. Наверное, шептать в обрубок было бы не так просто.
— Я тут размышлял, — говорит Чарли, — о том, что сказала леди Нэйлор. Получается, у нее самой есть связи с сигаретной фабрикой. Иначе откуда ей знать, что лечебницы для душевнобольных продают фабрике сажу пациентов.
— Думаешь, она владеет фабрикой?
— Нет. Тогда ей не пришлось бы брать деньги в долг.
— Значит, владельцы — Спенсеры.
— Да, они и еще несколько семейств. Сигареты и леденцы. Опора Империи. — Чарли сплевывает, чувствуя, что его дыхание темнеет. — Забавная это штука, жадность, — продолжает он. — Она не вызывает дыма. Представляю, как бьются над этим вопросом наши теологи.
Томас разворачивается к нему лицом, кладет руку Чарли на плечо.
— Не становись озлобленным, Чарли. Тебе это не идет.
Чарли старается. Это трудно, как он понимает чуть позже. Раньше ему никогда не приходилось стыдиться того, что он Купер.
Когда они ложатся на тюфяки, Томас задает еще один вопрос. Задает мягко, бережно опуская слова в двухфутовое пространство, разделяющее их:
— Ты говорил с Ливией?
— Еще нет.
— Поговори. — И дальше: — Ей тебя не хватает.
— Не надо, Томас. Я благодарен тебе, но не надо.
В ответном восклицании Томаса — искреннее недоумение:
— Господи, Чарли, разве ты не видишь, какой у нее дым? Не понимаешь по запаху, что? она чувствует?
На следующее утро Себастьян является еще до рассвета. Он очень спешит — стоит на пороге и отказывается снять пальто. Все, что ему надо, это поговорить. Когда заспанный Чарли, которого разбудил настойчивый шепот, выходит в прихожую, то видит Гренделя и ничуть не удивляется, что тот участвует в совещании. Разумеется, Грендель ничего не говорит, только слушает Себастьяна, держащего его за руки. Судя по интонации, Гренделю дают инструкции, но слов не разобрать. Леди Нэйлор тоже там — держит докторский саквояж Себастьяна, довольно тяжелый, так что высокая женщина согнулась под его весом. Из кухни на них смотрит миссис Грендель. Как и Чарли, она стоит слишком далеко и не может слышать, о чем идет речь. Взгляды миссис Грендель и Чарли встречаются, и она манит его на кухню.
