— Не получится, мистер Купер. Болезнь явно не заразна. Но даже если мы сумеем выделить ее возбудителей и внедрить в здоровый организм… — Она делает паузу, подбирая слова. — Позвольте задать вам вопрос, мистер Купер. Вы восхищаетесь мистером Гренделем?
— Нет. Я жалею его.
— Почему?
Чарли тут же отвечает:
— У него нет выбора. Он может быть только праведником.
— Вот именно. Представьте, что такой человек, как Грендель, попадет в руки Ренфрю. Через сколько времени учитель начнет мечтать о выведении целой расы таких людей? Это же его цель: создать народ, состоящий из послушных школьников. Из автоматонов. А он хороший ученый, ваш доктор Ренфрю. Бог знает, что он может сотворить в своей лаборатории.
— Ренфрю мертв.
— Мертв? Нет. Я попросила Себастьяна навести справки. Он сильно ранен, как говорят. Изрезан и истерзан непрошеным гостем. Ходят слухи, что для его спасения пришлось привлекать «Континентальную медицину».
— Я рад, что он жив.
Чарли выговаривает эти слова медленно, после тщательного раздумья, с ноткой удивления в голосе. Ливия слышит это, и ее грудь сжимается от гордости.
Она поворачивает голову в другую сторону и принимается следить за тем, как Томас обыскивает комнату ее матери.
В маленькой комнате душно. Кроме тяжелой кровати, здесь есть только шкаф, таз для умывания и стул. Томас неподвижно стоит у входа, взгляд его перескакивает с предмета на предмет. Сломанная дверца шкафа распахнута. Внутри нет ничего, кроме одежды: платья леди Нэйлор висят на крючках, одежда Гренделей сложена на полу шкафа. Кровать застелена; Томас проводит рукой под простыней и находит ночную сорочку. За подушку заткнута серебряная щетка для волос. Под кроватью стоит дорожный саквояж миледи с нижним бельем и сборником французских стихов. На обложке изображена обнаженная женщина в объятиях лебедя.
Листы с планами канализации спрятаны между матрасом и основанием кровати. Томас разворачивает их, кладет один рядом с другим, достает из кармана чертежную бумагу — достаточно тонкую, чтобы разглядеть через нее черные линии планов. На копирование чертежа ушло бы несколько часов. Но ему не нужны все подробности. Томас отыскивает линию, обозначающую реку, и, двигаясь от нее, сначала копирует со схемы «Эштон» главные магистрали, потом обводит ответвления, отмеченные только на схеме «Ашенштед». Так он и работает, переходя от одного чертежа к другому, быстро, уверенно, вполуха прислушиваясь к разговору на кухне. Наконец, удовлетворенный своей копией, он возвращает планы на место и оглядывается на Ливию. Та сигнализирует ему, что пора уходить. Однако Томас еще не закончил. Кое-что привлекает его взгляд — ящичек, довольно объемный, но придвинутый к углу основания кровати так, чтобы сливаться с дубовой ножкой. Томас ложится на живот и представляет, как леди Нэйлор делает то же самое. Он тянет к себе ящик, который оказывается увесистым; по углам на лакированное дерево наложен металл. Замки не заперты. Внутри ящика — сосуд, вставленный в обтянутое атласом углубление, которое точно соответствует его форме. Томас вытаскивает сосуд, отмечая, что весит он немало. Что-то вроде приземистой бутыли с коротким горлышком, из темного стекла, объемом примерно в полгаллона. Пробка тщательно утоплена в горло, но к ней прикреплено латунное кольцо. Стекло необычайно толстое. Томас поднимает сосуд, чувствуя, как внутри колышется зловещая жидкость. Ливия машет ему, но он не хочет спешить, оглядывается вокруг и находит чашку, которую леди Нэйлор принесла из кухни, с пятном высохшего чая на дне. Чтобы налить туда жидкость из бутыли, приходится держать сосуд обеими руками. Жидкость вытекает неохотно, потом внезапно выстреливает густо-черной струей. Томас держит сосуд подальше от себя, наблюдая за тем, как жидкость прилипает к стенкам чашки, как дрожь его рук отражается на тягучем скольжении расплавленного свинца.
После этого он действует быстро: на секунду отставляет чашку, помещает сосуд обратно в атласную, предназначенную для него ямку, а ящик — обратно под кровать. Ровно в этот момент беседа на кухне стихает. Ливия глазами посылает ему предупреждение и вновь переводит взгляд на Чарли.
Томас застывает в ожидании. В его руке — жидкий экстракт всей тьмы мира.
Леди Нэйлор упирается в стол ладонями, готовясь встать. Этого допустить нельзя. И поэтому Чарли удерживает ее — с помощью слов, разумеется, некоего откровения, к которому он подбирался на протяжении всей беседы. Ливия догадывается об этом по его пылающим ушам.
Такая искренность может подействовать и на ее мать.
— Самое трудное для меня, — говорит Чарли (голос на октаву выше, как и положено мальчику, открывающему душу), — самое трудное — это находить компромиссное решение. Сидеть посередине, не склоняясь ни в одну, ни в другую сторону, не доводить дел до конца. Быть здравым. Скучным.
Мать Ливии насмешливо улыбается, но тем не менее снова устраивается на стуле.
— Возможно, вы трус, мистер Купер?
Ливия с болью наблюдает за тем, как вспыхивает Чарли, глотает дым. Он говорит сейчас с ней — с Ливией, только с ней. Говорит тихо и прямо:
— Может, я и вправду трус.
