грибов, и пепла, и смоченной дождем пыли. Опасный запах.
— Это не сигареты, — говорит он и немедленно опускает в карман четыре или пять штук.
Чарли не возражает. Да, это воровство, но сигарет в шкатулке так много, что пропажа нескольких штук останется незамеченной. Вряд ли Джулиус их пересчитывает.
Эта мысль порождает у Томаса еще одну. Сначала он колеблется, потом вынимает из шкатулки белую палочку, в придачу к уже взятым, и переламывает ее. На бюро сыплется табак и другое вещество, тоже коричневое, но более темное и плотное, как кристаллы соли. Томас кладет половинки сигареты крест-накрест поверх аккуратных рядов, опускает крышку шкатулки, ковыряется в замке, пока не слышится щелчок. Потом он ставит шкатулку обратно на бюро, между книгами. Чарли следит за его действиями. Низкое солнце светит ему в лицо, прищуренные глаза превратились в темные щелки.
— Ты хочешь, чтобы он узнал.
Томас слегка разводит руками:
— Ты был прав с самого начала. Влезать сюда нехорошо. Это преступление. Посмотрим, что он станет делать.
Снова перед его мысленным взором возникает шахматная доска. Его король делает шаг из-за стены пешек.
Может, есть такая разновидность шахмат, где блеф работает.
Они несут украденные сигареты к себе в комнату, раскладывают их поверх накрахмаленной наволочки, садятся на вторую кровать и оттуда смотрят на свою добычу. Через несколько минут Томас встает, ощупывает карманы, выуживает коробок спичек. Взяв одну сигарету, он садится обратно и подносит ее к носу. Нюхает. Желудок тут же сводит. Томас не сразу осознает, что это от страха. Непонятно. Почему? Его тело бунтует против этого запаха? Наверное, оно ведет себя так же, если понюхать ядовитый гриб. Почуяв яд, тело станет кричать тебе: «Не трогай, не ешь».
Чарли наблюдает за этой немой борьбой. По идее, это должно быть страшно — другой человек вот так читает твои мысли. Оказывается, нет. Когда это делает Чарли, совсем не страшно.
Он протягивает руку и забирает у Томаса сигарету.
— Я сделаю это. Зажги спичку.
Томас чиркает спичкой о коробок и сидит без движения, глядя, как горит пламя, как загибается обгорелая палочка. Когда он зажигает вторую спичку, Чарли быстро вынимает ее из пальцев друга, но из-за резкого движения та гаснет на полпути ко рту. Томас зажигает третью и сдувает огонь прежде, чем он касается сигареты.
— Не надо, Чарли. Что-то не так. Должен быть другой способ узнать, для чего они нужны.
— И какой же?
— Я спрошу у леди Нэйлор.
Чарли кивает, потом морщит лоб:
— Лучше спроси Ливию. Она знала о леденцах. Может, и о сигаретах знает.
— Эта маленькая монахиня?
— Она поможет нам.
Томас задает тот же вопрос, который Чарли озвучил чуть ранее, имея в виду мать Ливии:
— Ты ей веришь?
Чарли без колебаний отвечает:
— Да.
— Она тебе нравится?
— Она делает все, чтобы не нравиться.
Томас принимает этот ответ. Он вспоминает о письме, которое так и торчит из кармана Чарли, и показывает на него:
— Что сказала бы о Ливии твоя сестра? Та, которая считает меня симпатичным.
— О, — восклицает Чарли, — она возненавидела бы Ливию до глубины души.
Ливию они находят в ее личных покоях. Томас не готов к столь легкомысленному интерьеру: узорчатые розовые обои, фарфоровые статуэтки, густо- бордовые гардины, обрамляющие окно. Ливия ловит его изумленный взгляд и сердито сводит брови. В одном углу стоит темный, тяжеловесный пюпитр, который совершенно не вяжется с остальной обстановкой. Словно в покои принцессы вставили кусочек монастыря. На пюпитре лежит раскрытая книга, нужная страница придавлена свинцовой линейкой. Томас рассеянно отмечает про себя, что Ливия, по-видимому, читает стоя.
Она ведет их к нескольким креслам и диванам, стоящим возле окна, и вежливо предлагает сесть. Можно подумать, что она собирается угостить их чаем. Но девушка смотрит холодно и враждебно, сосредоточив все внимание на Томасе. Именно его она считает ответственным за вторжение.
