сына в местную школу. Это где-то на севере, там есть заведение для детей мелкой знати. Но похоже, она оставила его при себе, чтобы он за ней ухаживал. Жили они очень уединенно: гостей не принимали, до ближайших соседей — двадцать миль. Поэтому никто не обращал внимания — никто из тех, кто мог бы вмешаться, — пока она не умерла. Но после ее смерти этим занялись адвокаты. Как говорит мама, они всегда так делают. Поместье решили отдать на попечение дяди Томаса, брата его отца, до тех пор, пока Томасу не исполнится двадцать один год. Его зовут лорд Уэсли, он из Пемброкшира. Кажется, лорд Уэсли так и не приехал туда. Послал вместо себя управляющего. Мама говорит, что управляющий нашел в доме одного лишь Томаса, который командовал бандой деревенских оборванцев. Все слуги разбежались. Тогда управляющий написал лорду Уэсли, тот написал моей маме, и она похлопотала о его отправке в школу.
Чарли недоверчиво восклицает:
— Ничего не слышал об этом!
— Конечно. Всю историю старательно скрывали. Знатный человек совершил убийство — это же невозможно! Представь только, какой мог разразиться скандал, с какими последствиями, если бы происшествие получило широкую огласку. Поэтому свидетелям дали денег и запретили даже упоминать о случившемся. Моя мама узнала об этом только потому, что в какой-то момент мать Томаса нарушила клятву и послала ей письмо с рассказом об этом.
— Должно быть, и Траут знает. Наш директор. Но другим учителям не сообщил. Иначе они стали бы хуже относиться к Томасу.
Они говорят шепотом, очень тихо — отойдя на шаг, не услышать ни слова. И все равно от кровати Томаса доносится стон. Ливия и Чарли подбегают к нему. Лицо у Томаса мокрое — то ли от крови, то ли от слез.
Лиззи продолжает навещать их. Она почти не делает попыток заговорить с Ливией, и Ливия тоже избегает ее, избегает Томаса. Держится поодаль, сидит в темном углу. Лиззи единственная из всех неизменно зажигает лампу.
Правда, изредка Ливия подходит и наблюдает за тем, как Лиззи ухаживает за своим пациентом, вычищает инфекцию из его раны, кормит его супом с ложки. В ее движениях сквозит нечто большее, чем простая заботливость, даже когда она вытирает гной. Это тревожит и завораживает Ливию.
Иногда она пересиливает себя и предлагает помощь, если нужно перевернуть Томаса или поменять мокрое от пота белье. Когда они заканчивают с этим, Лиззи, по-прежнему сидя на корточках у кровати, складывает пальцы в гребень и расчесывает ими спутанные волосы Томаса. Глядя при этом на Ливию, она вдруг спрашивает:
— Так он вам совсем не нравится? Что ж, сердцу не прикажешь. — Лиззи сплевывает, без всякого умысла, не желая никого оскорбить: просто прочищает горло. — А что насчет мистера Купера? К нему-то вы неровно дышите.
— Неровно дышу?
Как только слова слетают с губ, Ливия понимает, что интонация неверна: так хозяйка говорит со слугой, а ведь она здесь просительница. Ливия пытается призвать на помощь все смирение, которое воспитывала в себе долгие годы. Оно так и не стало для нее второй натурой.
И получается натужно:
— Мистер Купер — прекрасный молодой человек.
Лиззи хмыкает, и на одно мгновение Ливия понимает ее — понимает это презрение простолюдина к образу жизни, не позволяющему выражать свои чувства словами.
Горячка понемногу отпускает Томаса. Он все еще слаб и тих, спит три четверти всего времени. Но тем не менее он идет на поправку, и это вынуждает Ливию и Чарли обсуждать будущее. Пока что они избегали этой темы, отчасти из-за того, что Чарли упрекает себя. Он говорит:
— Я должен был остаться наверху. Узнать, что происходит. Или добраться до школы и поговорить с Траутом.
Ливия не отвечает. Невидимая в черноте пещеры, она обхватывает себя руками и думает, стоя в шаге от Чарли: «Если бы ты остался там, мы бы не смогли лучше узнать друг друга».
Но мысли Чарли витают где-то далеко.
— Еще можно было бы написать в Ирландию, — продолжает он. — Моим родителям. Объяснить все, попросить их о помощи. Рудокопы отправили бы письмо по почте.
— Думаешь? Мистеру Мосли пришлось бы для этого поехать в город. Вряд ли он часто заглядывает на почту. Кто-нибудь обратил бы внимание. Нет, лучше затаиться еще на какое-то время. Залечь на дно. Исчезнуть.
— Теперь ты говоришь так же, как Томас.
Ливия хочет возразить, что здесь кроется нечто большее. Что она нашла для себя здесь, в темноте, то, чего еще не понимает до конца. Однако вместо этого она говорит:
— Дело в том, что Томас прав. Он в опасности. Ему полголовы отстрелили.
Но Чарли слишком честен, чтобы успокоиться на этом.
