— А если он ошибается, — говорит он, — то твоя мать сходит с ума от тревоги. За всех нас, но прежде всего за тебя.
Ответ Ливии звучит сдержанно:
— Обо мне она не будет волноваться. Я стала разочарованием для нее.
— Почему?
— Не знаю.
В ней пылает гнев, такой густой и тяжелый, что, должно быть, покрыл ее всю хлопьями сажи. Но он быстро уступает место смятению, когда что-то мягкое касается ее щеки, трогает ее, находит рот. Губы Чарли сухи при встрече с ее губами. Она увлажняет их своим языком. Ливия осознает, как близко друг к другу они стоят, лишь когда ее грудь упирается в его тело. Это соприкосновение освобождает в ней что-то, и выражением этого служит вздох, стон — звук, который издает спящий щенок, если погладить его по животу. Звук пугает ее. Отпрянув, она прислушивается к себе, чувствует, как в теле поднимается жажда, вверх по лестнице из ребер. И тогда Ливия снова находит его, исследует его лицом, ртом и впервые в жизни чувствует потребность пригубить, прикусить кожу другого человека, влить его дыхание в свои легкие. Длится это всего одно мгновение. Опомнившись, она быстро отходит, облизывая губы и зубы, охотясь за вкусом греха и находя одного только Чарли: вкус пота и угольной пыли, с отголоском капустного супа — вчерашнего обеда.
И это еще одна загадка для нее.
Разрешить ее помогает Фрэнсис, неразговорчивый сын Мосли. Впервые Ливия слышит его голос, когда он заглядывает, чтобы проведать Томаса, и стоит, перешептываясь с Лиззи. Ливия в это время сидит в нескольких ярдах от них, за дверью комнаты, прислонившись спиной к стене туннеля. К разговору она не прислушивается. Ее слух настроен на другие звуки — те, что проникают из щелей и расселин в завале, отделяющем их от действующей части рудника. Там находится пещера для любовников. В последнее время она притягивает Ливию. Оттуда доносятся едва слышные звуки, точно они прилетают издалека. Слова, вздохи. Тихий смех. И время от времени — приглушенный стон, который проникает ей под кожу. Она долго подыскивает верные слова для его описания.
Рядом с ней останавливается Фрэнсис. Он ступает почти беззвучно, но Ливия все равно слышит его и может определить расстояние между ними. Теперь она, как летучая мышь, ладит с темнотой.
Это сравнение вызывает у нее улыбку.
— Как вы справляетесь, ничего? — спрашивает Фрэнсис.
— Я думала, вы немой.
— Только наверху. Здесь, под землей, я тот еще говорун.
Они тоже переговариваются шепотом, едва слыша собственные слова. И все же Ливия понимает, что шутливая беседа прикрывает какую-то цель.
— Я хочу показать вам кое-что. Там, в руднике. Но вам придется переодеться в рабочую одежду.
— Сейчас?
— Скоро. В конце смены. Это самое безопасное время.
Следуя его указаниям, она находит в одной из комнат рубаху, куртку, кепку и штаны, переодевается в темноте. Как странно, что она может делать это, даже не закрыв дверь: стоит наполовину обнаженная, совсем не думая о своей стыдливости. Фрэнсис остается там, где они расстались, — в туннеле около завала. Он спрашивает, готова ли она, и просит заправить волосы под кепку. А потом берет ее за руку. Это настолько интимный жест, что Ливия застывает на месте.
— Не нужно меня опасаться, — успокаивает ее Фрэнсис. — Ни о чем дурном я не помышляю. У меня уже есть девушка. Настоящая болтушка, совсем как я. А теперь помолчим. Идти недалеко.
Без дальнейших объяснений он увлекает Ливию за собой — по извилистому проходу через нападавшие камни, мимо пещеры влюбленных и дальше в коридор. Вокруг нет ни души.
Фрэнсис зажигает фонарь, ускоряет шаг почти до бега, крепко держа руку Ливии. Они углубляются в хитросплетение туннелей. Внезапно юноша резко останавливается, гасит пламя и ждет, пока вдали не пройдут женщины-возчицы, сгорбившиеся над своими тачками. Ни одна не повернула голову в их сторону.
— Откуда они взялись? — сердито ворчит Фрэнсис. — Их смена закончилась. Отец подправил разнарядку на следующую смену так, чтобы здесь никого не было.
— Они нас заметили?
— Будем надеяться, что нет. Управляющий подсылает своих людей в каждую рабочую команду. Они шпионят за нами, проверяют, не отлынивает ли кто-нибудь. Политика запрещена, никаких разговоров, на обед пятнадцать минут. — Тихо ругаясь, он вновь зажигает лампу. — Ладно, мы почти пришли.
