Он что, так шутит? Вроде нет… Проводник смотрел на меня очень внимательно и предельно серьезно. Внутри скафандра я покрылся холодным потом. Потому что если не шутит, тогда ненормальный. Ненормальный человек везет меня черт знает куда. На черт знает какой машине. И черт его знает, может, скоро труп мой будет лежать в хлюпающих песках?..
Бдительная автоматика тут же среагировала на все эти домыслы — в скафандре включилась система экстренного подогрева.
— А? — тупо переспросил я.
Мой голос в наушниках не то что прозвучал — прошелестел песчаной поземкой.
Проводник повторил всю историю с кулоном от начала и до конца. Он повторял спокойно и обстоятельно, все с тем же серьезным выражением во взоре.
— И в чем смысл?
— Ну в том, что девка-то — француженка. Понимаешь?
Кажется, я уловил какую-то связь. Каньон в который раз вильнул. Проводник резко взял на себя штурвал. В наушниках раздалось:
— Ну ничего. Сейчас сам все увидишь.
Башня закрывала собой солнце. Почти такая же, как в Париже. Четкая на фоне рыжих скал, искусное переплетение стальных веточек-перекрытий. Она была похожа на громадного жирафа, который тянет мачту-шею, чтобы поскорее достать до звезд.
Проводник осторожно провел везделет под аркой. Опоры вгрызались в землю с уверенностью тарана. Меж стальных ребер гулял ветер. Казалось, башня, как дерево, пьет соки из самой земли.
— Зачем ее такую отгрохали? — вырвалось у меня.
Проводник покосился неодобрительно.
— Ты чем слушал? Я же сказал: она сама.
Я возразил. Я готов был возражать вновь и вновь, но он оборвал меня неожиданно зло:
— Ты что, думаешь, я тут вру? Опомнись, Гриша!
Собственное имя возымело эффект пощечины — моментальный и отрезвляющий. Это мне-то, курьеру «Интерстара», он говорит «Гриша»?! Я пришел в себя. Я вспомнил, что сижу в везделете. Что со мной — груз, тот самый, ради которого я и прибыл сюда. И мне как особо уполномоченному представителю нужно проконтролировать полевые испытания секретного препарата. Но если штука с башней — не чья-то злая шутка… Если проводник прав…
— Включи логику! — не унимался тот. — Зачем тогда исследовательские плоты? Зачем чертов скафандр? А правила передвижения? Не стоять на месте, двигаться, двигаться! Сообразил наконец? Ну?
Сообразил ли я? Цель плотов — исключить контакт с поверхностью. Цель скафандра — та же. Маска, комбинезон, нанопленка… Да не меня тут защищают от окружающей среды! Это ее — среду! — защищают от меня.
— Ну? Чего молчишь?
Я не знал, что сказать. Будешь стоять долго на месте — песок вцепится в подошвы. Выкинешь в пустыню кулон — появится башня. Башня, растущая прямо из земли. И планета, названная именем богини плодородия. Древней, могущественной богини…
Я поднял руки, обхватил шлем. Надавил, повернул. Он отошел с протестующим шелестом. В лицо ударил запах пустыни. Запах разомлевшего под солнцем камня. Прожаренного песка, вареной земли.
— Деметра, — сказал я. Ветер хлестал по голым щекам, микроскопические песчинки кололи кожу. — Мать всего живого. Вы правда именно поэтому ее так назвали?
Проводник кивнул. Хмуро покосился на шлем в моих руках.
— Надень. Пыли много. Чихать еще начнешь, не дай бог.
— Ты мне все расскажешь?
— Да.
Я думал, он болен и мне придется иметь дело с ненормальным. Но все было гораздо хуже. На самом деле больным себя ощущал я.
Рассказчиком проводник оказался добросовестным, внимательным к деталям. Сначала, по его словам, все шло гладко. Как говорится, в штатном режиме. Винтики, которыми засевали экспериментальные площади, росли исправно — формировались внутри железной трубки вроде стебля. Сеяли их, как семена, — разбрасывали по песку с везделетов. А на следующий день неизменно появлялись плодоносящие стебли. Эксперименты ставили на разных материалах. А потом гектарами собирали гвозди, саморезы, болты…
— А органику? — спросил я. Везделет к тому времени уже выбрался из каньона, и нас снова приняла в свои объятия пустыня. Холмы, поросшие серой травой, заметно придвинулись. — Органику сеять не пробовали?
Проводник повел плечом, разминая уставшие от однообразных движений мышцы.
