— Вот с органики-то все и началось. С органики она будто сбрендила. Один у нас, знаешь, приволок из дома клок шерсти. С собаки любимой снял, а тут зарыл.
— И… что?
— Ну что? Вон. — Он кивнул на ощетинившиеся под ветром холмы. — Их теперь там целая роща. Грызутся, воют по ночам. Как солнце сядет, туда вообще лучше не ходить.
Везделет повернул, давая возможность разглядеть «рощу». То, что издали можно было принять за траву, и правда оказалось небольшими деревцами. Узловатые, кряжистые, — они реагировали на рокот мотора, царапали землю, пялились на нас влажными щенячьими глазами.
— А двигаться они… могут?
— За это не волнуйся. Если только пыльцу занесет. А так — вросли.
И он замолчал, выравнивая машину. Везделет упрямо кренился в сторону «рощи», встречный ветер завывал, скребся песком по гладкому дну.
— А если посеять… пюре с котлетой? — неожиданно для самого себя спросил я.
— Пробовали. — Проводник поморщился, достал из кармана пластиковый пакет, аккуратно сплюнул туда и убрал обратно. — А то как же! Раньше так и готовили. Кладешь пачку сосисок в песок, а потом жрешь их, пока из ушей не полезут. Но то органика с нарушенной структурой, после обработки то есть. А вот с шерсти ее прямо замкнуло. После шерсти она, зараза, изобретательная стала.
Я хмыкнул, все еще опасаясь реагировать на это серьезно. Но проводник не шутил. «Зараза» колосилась внизу унылым лесом ржавых стеблей-трубок. Трубки росли ровными полосами, одна за другой убегая к горизонту. Некоторые стояли прямо, некоторые легли, будто примятые прошлогодним снегом. Урожай сняли, стальное «сено» никому не нужно. Уникальное место во Вселенной — планета, где все растет, — даже она забита мусором. Даже сюда мы умудряемся притащить один лишь хлам.
— А в чем изобретательность заключалась?
— В непредсказуемости. То есть раньше знали — жнем то, что посеяли. А тут посадили винт. У нас всегда перед партией пробный материал идет в одном экземпляре. И хорошо, что в одном! Потому что когда мы его в песок кинули, пророс мужик. В спецовке. Вот натуральный мужик, не совру. Не говорит, не ест. Стоит по колено в песке и смотрит за горизонт.
— Живой?
— Ну да. Дышит. Пробовали его тросом вытянуть, да не тут-то было! У него корень, знаешь, какой? Железный столбище, вглубь уходит метров на пять. Тянули-потянули, да так и бросили. Вон там стоит, квадрат пятнадцать.
И он указал рукой в сторону дюн. Те лежали смятой простыней среди ровных полей экспериментальных площадок. Жались друг к дружке — понимали, что несут порядку хаос. Морщились, смущались.
— А ребята потом гадали, почему на винт такая реакция. Почему мужик? Зачем в спецовке? Все мозги сломали. Пока тот, кто сеял, не проговорился. «Да я, — говорит, — когда сажал, все думал: вот, винтики мы. Просто винтики в железной машине государства».
— Тебя потому заранее в известность и не ставили, — продолжал он после паузы, потому что я упорно молчал. — Она же вроде того… мысли адаптирует. А вы еще на орбите как начнете что-то себе представлять! А у нас тут как пойдут помехи, как полезет всякая дрянь из песка… Нет, никому ничего не говорят, пока адаптация не начнется.
— А что-нибудь живое? Изначально живое. Прорастало?
Проводник снова сплюнул в пакетик. Помедлил, прежде чем ответить.
— Да есть тут один. Сел в везделет, отправился на делянку. По пути машина сломалась. То ли струнку межпространственную оборвало, то ли еще что. Связь — помехи, как всегда в таких случаях. Ну он по компасу сверился, пошел наугад. Два дня шел. А ведь не остановишься, не отдохнешь. Песок выше щиколоток, полазай так с дюны на дюну!
— И что? Не дошел?
— Свалился уже рядом с базой. Хорошо, сигнал наконец-то взяли, насилу от поверхности оторвали. В больницу, туда-сюда.
— А последствия?..
— Были. Болел он долго. Бредил. Хотели уж на орбиту отсылать. Потом ничего, в себя пришел. Правда, нести иногда начинает какую-то ахинею, но в целом нормальный мужик. Ты скоро сам его увидишь.
— Увижу? В каком смысле?
— В прямом. Он же один из «экспериментаторов». Начальник участка, куда мы летим. Начальник Дальней.
Он был обычным. Как звон будильника по утрам. Как дождь, который падает из тучи, подчиняясь законам тяготения. Когда мы вошли, он поливал какое-то чахлое растение из замызганной железной кружки.
Кто я, по какому поводу явился — он уже, конечно, знал.
— Виктор Еремин.
