тепличной земли и моих друзей — растений.
На пустыре неподалеку от могил Михаила и Станислава экзорцист отыскал обработанный гранитный блок из наших строительных запасов. Камень размером с кирпич был испачкан густой кровью. К почерневшим потекам прилипли длинные волосы Жана Батиста. Увы, но это было очередное орудие убийства.
Я принес на камбуз свежую зелень, ведерко с помидорушками и болгарским перцем и занялся приготовлением овощного рагу. Професс Габриель и Аллоизий в трапезной пили дрянной винный эрзац. Сквозь треск синтетического масла в мультиварке я слышал обрывки их разговора.
— Нет ни одного убедительного признака нечистой силы, — говорил Аллоизий. — Ни запаха серы, ни самопроизвольного движения предметов, электроприборы не включаются сами по себе. Свеча горит ровно, если нет сквозняка, огонь не потрескивает, не меняет цвет. Пыль… но на Марсе — повсюду пыль! Наличие пыли ни о чем не говорит…
Професс что-то сказал обиженным тоном. Экзорцист откашлялся и продолжил:
— Вы правы, монсеньор. Иных следов тоже нет. Но Жан Батист не мог сам расколотить себе голову, а затем, уже будучи мертвым, зашвырнуть кирпич на дальнюю сторону пустырей.
— У нас нет возможности установить видеонаблюдение в лагере! — сказал, повысив голос, професс. — Никто не предполагал, что оно может понадобиться!
— Вряд ли Яков продвинется в своем расследовании, — продолжил Аллоизий. — Нужно присматривать друг за другом. А еще — держать под рукой то, что можно было бы использовать как оружие.
Услышав последнюю фразу, я торопливо перекрестился.
— Оружие?! — протянул недовольным голосом професс, я же воочию представил его презрительную мину. — Но, позволь, какое? Тепличные колья? Лопаты? Кирки?
— Для начала сойдет, — вздохнул экзорцист.
К вечеру погода испортилась. Небеса набухли багрово-синими тучами. Молнии контрастно освещали остов мертвой антенны на Сыне и крест на Отце. Ветер посыпал наши головы пылью цвета ржавчины — это были отголоски бури, бушевавшей за пределами межгорной долины.
В мастерской горел яркий свет. Брат Яков не вышел ни на обед, ни на ужин. Подобно чернокнижникам Средневековья, творившим колдовство на мертвом теле, он уединился с трупом Жана Батиста за запертыми дверями. Я буду молиться, чтобы Господь его простил.
Я обошел стройплощадку по кругу. Дышалось тяжело, воздух был густым из-за пыли и запаха озона. Над крестом зажглись огни святого Эльма. Я понимал, что наша миссия висит на волоске. Осилим ли мы вшестером тот объем работы, который был рассчитан на девятерых?
Храм тонул в пыли, в штормовых сумерках он походил на руины давно исчезнувшей цивилизации. Если Господь окончательно отвернется от нас, то незавершенному строению суждено долгие годы одиноко стоять посреди Terra Innocentiae, постепенно разрушаясь и срастаясь со скалами.
Такой ход мысли окончательно поверг меня в бездну тоски. Я направился в единственное место, где моя душа могла обрести хоть какое-то умиротворение — в оранжерею. Остановившись за порогом, я ненадолго задумался, а затем сделал то, что мне не приходилось делать с момента прибытия на Марс: я запер двери на замок.
Моим растениям тоже было не по себе, я читал это в их запахе, в их скульптурной неподвижности. По стеклам с другой стороны шуршали струи песка и пыли, бесперечь сверкали молнии. По оранжерее метались сумасшедшие рваные тени, я включил лампы дневного света и фитопрожекторы, чтобы хоть как-то подавить эту вакханалию.
Койка в окружении покрытых бриллиантовой росой ветвей была более чем уместна. Но прежде чем повалиться на давно не стиранное одеяло, не снимая обуви, я помолился за братьев: за ушедших от нас на Небеса, но главное — за живых. Нам нужны были вся стойкость и все мужество, которые только мог дать нам Господь.
Помидорушки вторили моей молитве звонкими колокольчиковыми голосами.
…Мои сновидения были пыльными сумерками, населенными тревожными образами. Я метался во мраке, боясь наткнуться на тела мертвых братьев. Но еще больший страх вызывал тот, кто следил за мной из-за клубов пыльной тьмы, не раскрывая себя. Это он лишил монахов жизни. Похоже, сам Сатана пересек космос следом за «Святым Тибальдом», чтобы не позволить форпосту христианства закрепиться на землях Марса. Такой простой и логичный ответ на вопрос, в чем причина наших несчастий, привел меня в ужас. И когда посреди сна вдруг раздались грохот и дребезжание, я не смог сдержать крик… и пробудился с заходящимся сердцем.
Буря достигла своего пика. Ветви помидорушек покачивались в ощутимом токе воздуха: похоже, где-то треснуло стекло.
В дверь стучали, да так сильно, что содрогался каркас оранжереи. Я скатился с кушетки, оступился на дорожке и упал на одно колено, едва не зацепив рукой хрупкий ствол Анджея.
Открыв дверь, я обнаружил за ней Якова: он стоял, нахлобучив капюшон по самый подбородок. В опущенной руке сиял фонарь, на груди болтался респиратор.
— Проснись, Помидор! — бросил Яков, хотя очевидно было, что я и так не сплю. — Нужна твоя помощь!
