— Тебе бы поспать, — сказал он агенту. — Выглядишь как привидение. Небось пугаешь детей на улицах.
Хамм странно скривился, словно его укусили в нёбо. Инженер Тихий послал агентам вопросительный взгляд. Слаттери кивнул и склонился в сторону Рича, готовясь к разговору.
Рич сообразил, что все знают о его блефе, что он лишь изображает бесстрашного. На самом деле, ему было то холодно, то жарко. И ужасно хотелось на толчок.
— Господин Ричард, — начал Слаттери серьезно. — Мы этих людей не любим. А они не любят нас.
Глянул куда-то вглубь зала. Рич и сам развернулся.
Они стояли на несколько метров позади. Дмитрий в дешевом блестящем костюме, с руками, сложенными на груди. Татьяна была в той же юбке с цветами, а блузку спрятала под шерстяным свитером.
— Мы не должны любить друг друга, — продолжал Слаттери. — Но мы должны сотрудничать.
— Тогда объясните мне.
— Конечно, — согласился Слаттери, немного презрительно.
— Какое-то время назад мы приняли сигнал, — сказал Хамм и посмотрел на потолок. — Из космоса.
Кресло Рича словно сделалось глубже.
— Большое Ухо на Грин-Банк… — начал Хамм.
Слаттери кашлянул.
— Сперва мы думали, что он идет с орбиты, — продолжал Хамм. — Но, пожалуй, нет. И мы не можем указать даже приблизительное направление передачи. Сигнал обрывался. Потом мы стали повсюду зондировать тему и поняли, что сигнал не обрывается. Мы просто его теряем, потому что меняется направление, с которого он идет. И что этих направлений много. Слишком много. Будто Землю окружает сфера, передающая сигнал из множества точек.
Пол под ногами Рича сделался мягким.
Хамм сглотнул и продолжил:
— Мы почти уверены, что сигнал — своего рода сообщение. И что сообщение это мастерски сконструировали. Оно наполнено многочисленными, многослойными повторениями в сложных, неполных петлях. Ни одна полностью не повторяется. Возможно, это проблема потери сигнала, но, вероятно, нет. В любом случае, конструкция решительно неслучайная. И ее невозможно расшифровать. Нам. Это заставляет нас предпринимать все более решительные попытки его понять. Но, во-первых, мы не можем проиграть сообщение. Вернее — можем, но во время прослушивания оно перестает быть… сообщением. Оно превращается в случайный шум. Будто исчезают повторы, кодирующие смысл. Поэтому мы слушаем вживую. Стараемся слушать.
— Ага, — сказал Рич. — А во-вторых?
— Конструкция сигнала вызывает… странные побочные эффекты. Люди, которые интенсивно с ним работали, чувствуют себя нелучшим образом.
Хамм задумался, сказать ли больше.
— И техника, — добавил он. — Серьезные попытки анализа сигнала, его дешифровка — не удались. У нас уже трижды перегорали главные системы на суперкомпьютерах.
— Два года, — сказал Слаттери.
— Мы принимаем сообщение уже два года, подтвердил Хамм. — Нон-стоп.
Рич увидел, как инженер Тихий кивает с улыбкой, полной понимания.
— Вот сука, — сказал Рич, отчасти для советского техника, отчасти для себя. — Это ваша работа. Гребаная советская технология.
Тихий приподнял брови, и татуированные клыки шевельнулись.
— LEM придумал сигнал, — говорил Рич, — уничтожающий логические схемы, которые пытаются его раскусить. Человеческие и электронные.
— SLEM, — инстинктивно поправил его откуда-то из-за спины Дмитрий.
— Гениально, — продолжал Рич. — Хотя однажды я почти это понял. То, что вы хотите прикончить нас теми проклятущими книгами. Что-то там было не так. Прочитав «Солярис», я почти неделю блевал.
Агент Слаттери поднял брови и вопросительно взглянул на советского инженера.
— Может, вы немного правы насчет этих книг, — признался Тихий. — Но не мы передаем сигнал. Мы его тоже принимаем.
— Вы его тоже принимаете.
Рич пытался заставить себя думать быстрее.
— Да. И попытки декодировать сообщение закончились тем же. В определенном смысле.
— В каком?
— Разве это важно?
Рич потянулся за водой. Ему все меньше нравилось направление, в каком шел разговор.
