Шилов решительно шагнул к девушке.
— Варечка, да что с тобой? Что за похоронное настроение?
— Миша, ребята, не могу, не могу…
— Да что ты, Варя?
— Варюха, мы что, кисейные барышни? Говори!
— Хорошо, я скажу, скажу. Завтра вас всех убьют!
Мгновенно в землянке воцарилась тишина. Парни недоуменно вскинули брови.
Наконец, Тимофеев с чувством громко крякнул. Как видно, так он обычно выражал несогласие.
Седов удивленно присвистнул.
— Гайка с резьбы слетела!
— Бросьте, товарищ сержант, свои шуточки. Все очень серьезно. Немцы выманивают наши танковые резервы. Понятно?.. Чего замерли? Сядьте!
9
— А, я понял!.. Ты поверила россказням гитлеровских ушлепков. Жаль, я Гришу, жабу эсэсовскую, гусеницами не раздавил!
— Нет, товарищ сержант, ошибаетесь! Посмотрите карту, рельеф местности, и вы сами все поймете.
Седов сумрачно посмотрел на Шилова, тот быстро расстелил на ящиках посреди землянки свою командирскую карту. Все склонились над ней. Шилов начал водить остро отточенным острием твердого карандаша по карте, показывая позиции советских и немецких войск.
Вдруг Варя тихо сказала:
— Есть у немцев такое выражение — «длинная рука». У тебя длинная рука, если ты можешь достать противника кулаком, а он тебя нет. Слышали?
Шилов поднял с земляного пола две щепки, отколовшиеся от ящиков, — одну длинную и одну короткую. Повертев в руках, он вдруг направил их концами друг на друга.
— Правильно Варя говорит, вот, смотрите, показываю. Немцы обожают так воевать. Их техника позволяет. А мы вынуждены подбираться под их длинную руку. Видите? Длинная щепка достала мою руку, а короткая другую мою руку — нет.
— Мне страшно, ребята. Какая-то безысходность!
— Смотрите, — сказал Шилов и стал снова водить карандашом по карте, — мы пойдем от Прохоровки на запад, чтобы врезаться наступающему немецкому танковому клину во фланг. Так, стоп, подождите. Что получается?.. Как я раньше не заметил? Огромное поле вовсе не такое огромное. Пойма реки Псел топкая, кругом овраги. Для танков остается неширокая горловина, километра полтора, может быть, даже меньше. Комбат сказал, что у нас под Прохоровкой вместе с только что прибывшими резервами сосредоточено как минимум триста пятьдесят танков. Как же они пойдут здесь в атаку? Какое расстояние будет между ними?
— Хорошо, если тридцать метров, — мрачно сказал Седов. — В общем, парад. Стреляй, немец. Как в тире! Справа — овраги и топи у реки Псел, а слева — высокая железнодорожная насыпь. Она для танков здесь тоже не везде проходима, к тому же немцы ее наверняка заминировали.
— В самом деле, узкая горловина! — громко сказала Варя. — Бутылочное горлышко. Оно упирается в эту возвышенность.
— Эта возвышенность, Варя, — высота двести пятьдесят два. Сегодня, говорят, был ожесточенный бой за нее. Нашим пехотинцам пришлось отойти.
— Да откуда они знают, что мы хотим наступать? — раздраженно сказал Седов.
— Знают, — чуть не плача, сказала Варя. — Говорю же, не только знают, но провоцируют наше наступление! Эсэсовцы Василий с Григорием хохотали и глумились. Забава, мол! У СС — подбитые танки, которые за ночь восстанавливаются, а у Сталина на каждый подбитый немецкий танк гора трупов и куча танкового металлолома. Бросает, мол, танки скопом на тяжелые орудия, не заботясь о последствиях. Мы, говорит, так врежем из засады длинной рукой, мало не покажется.
— Варюха, брось! Плевал я на басни фашистских подстилок. Что конкретно говорили, можешь вспомнить?
— Я же сказала, товарищ сержант! Прохоровское поле идеально подходит для того, чтобы перемолоть наши резервы, соединиться в кулак с другими частями СС и, прорвав фронт, в тылу советских армий по железной дороге выйти к Курску.
Седов еще больше помрачнел. Он машинально вынул самокрутку из трофейного портсигара, затем засунул ее обратно.
— Сосет, сосет у меня под ложечкой, лейтенант. Не к добру! Неужели в наших штабах кто-то на фрицев работает?
