Как же можно противостоять «тиграм» и вообще всей этой хорошо экипированной, отлаженной, как часы, бронированной германской массе? Она наваливается жестоко и неумолимо. С этой горестной мыслью Варя, продолжая крепко обнимать Ласку, провалилась в тревожный сон.
Во сне вдруг всплыл немецкий блондин-танкист. Он, как фокусник в цирке, вертел перед ее глазами своей впечатляющей тростью и зачем-то совершенно некстати объяснял ее устройство, но Варя ничего не понимала.
Неожиданно раздался мощный взрыв. Варя мгновенно проснулась, выскочила из погреба и в сгустившихся сумерках увидела, что их танк ярко горит на лугу, как червленое золото костра в ночь на Ивана Купалу.
3
Шилов вдруг заметил свежий василек на бруствере. Он с улыбкой сорвал нежно-синий цветочек и протянул его Варе. Она, кажется, слегка смутилась.
— Вообще-то, я розы люблю.
— Васильки да розы!
Они, не сговариваясь, засмеялись разом. Откуда-то сверху проглянуло солнышко.
Девушка смущенно взяла василек.
— Благодарю…
— Вы необычная, вы очень красивая, Варя!..
Она в ответ положила свою бархатную ладонь на руку Шилову, заглянула ему прямо в глаза и вдруг сказала страшно изменившимся голосом:
— Ах, мальчик, кого зовешь, сам не знаешь. Жену свою будущую зовешь!
Шилов очнулся и понял, что та первая встреча с Варей, которую он сейчас снова пережил, была сном — ярким, сочным и таким правдоподобным, что он поверил в то, что все снова происходит на самом деле.
Михаил приподнял голову и осмотрелся. Вокруг царил таинственный полумрак.
Откуда-то сверху неуверенно пробивался слабый луч света. Шилов пошевелил головой, он, кажется, лежал на каком-то тряпье. Лоб холодила мокрая тряпка, похоже, старая майка.
Вдруг на руку снова легла теплая бархатная девичья ладонь. Шилов вздрогнул всем телом.
— Варя!
— Нет, мальчик, не Варя.
Он в недоумении повернул голову на голос. Да, голос, конечно, не Варин, но какой же он молодой и проникновенный!
В полумраке проступила сгорбленная тень. Похоже, вовсе не девушка, а пожилая женщина сидела на низенькой табуретке рядом с ворохом соломы, на которой он лежал.
— Вы кто?
— Я, лады-ладушки, Мария Ильинична Киселева, и село наше Киселево, и речка Киселевка, и ручей Кисельный. Вот только с кисельными берегами вышла незадача. Голодаем и ждем, когда война окончится, а она, похоже, только начинается. Опять бежите? Мало Сталинграда?
— Так получилось.
— Получилось? Ах да, так получилось! Вот живу, ни мужа, ни сыновей. Были, были, богатыри мои дорогие, но войны, проклятые нескончаемые жадные войны съели их. Сколько войн на моем веку было? Одна страшнее другой. Чего делят люди? Чего не хватает? Богатства?.. Тьфу! Не верю, что богатства, не верю. Все обман. Запомни, мальчик, нет ничего хуже войны, но если пришел враг, его самые слабые стороны надо видеть, а вы пока что плохо видите, ой, плохо. Неважные из вас воины. В землю, как кроты, врываетесь, да палите куда ни попадя. Вот ваша война!
Мария Ильинична резко отдернула свою руку, как будто обожглась. Ее сгорбленная фигура, кажется, согнулась еще больше.
Шилов удивленно посмотрел на нее.
— А как надо?
— Бить врага следует не тогда, когда он ждет удара, на тебя, в землю врытого, все силы свои скопом нацелив, а когда не ждет. Не кротом надо быть, а орлом. Самим надо смелее бить, неожиданно бить пальцами, в кулак собранными. А когда тебя молотят — вовремя ускользать, пальцы растопырив. Умеете вы так? Учили?
Тяжко вздохнув, пожилая женщина поднялась со скрипучей рассохшейся табуретки и приоткрыла какую-то низкую узкую дощатую дверь. Луч света раздвинул мрак и осветил узкое помещение. Вместо потолка вверху проступила довольно широкая каменная винтовая лестница.
Мария Ильинична повернулась, и в свете нежного лучика Шилов увидел маленькую сухонькую сутулую пожилую женщину с бледным морщинистым
