прав.
— Я должен был бежать сразу к ней, — шепчу в пустоту. — Но так ужасно сглупил.
— Получилось бы то же самое. Тебя ждали и там. Бедняга.
Шепот исходит от одной из стен. В ней низенькое, вровень с землёй окошко. Воздух тянется из него — сладковато-тоскливый дух свободы, ныне мной утраченной.
— Эй?
Окно такое маленькое, что у меня туда не пролезет и нога. Но я тянусь к невидимому человеку, просовывая ладони, скребу землю, ломая ногти.
— Помогите мне. Прошу вас!
— Не послушал и побежал. Мальчишка… Вы одинаковы за любыми дверьми.
Это тот, третий. С по-прежнему холодными руками, и голос у него грустный и добрый. На мгновение он касается моих пальцев, ободряюще сжимая их, и, несмотря на холод, мне вдруг становится тепло.
— У меня есть для тебя кое-что. Вот, возьми.
Он просовывает сквозь оконце погреба то, что достал, должно быть, из-за пазухи.
— Я не могу помочь тебе по-другому. А ты не можешь никого отговорить. Странный для людей вокруг сейчас ты. Попыткой пошатнуть их мировоззрение ты не добьешься ничего, кроме недоумения, неверия и протеста. А та, ради которой ты на это готов, желает Очищения сама. Ее такой вырастили и воспитали. Тебе пришлось бы её избить и связать, чтобы увести отсюда. Ты готов так поступить? Нет, конечно, и я тебя понимаю… Самое худшее, мальчик, это видеть, как близкий человек сознательно идет навстречу гибели. Я пережил такое, я знаю… Вот оно, тут. Очищение для всех. Откинь крышку, нажми на кнопку. Не бросай и жди. Больно не будет… Толчок, вспышка, воссоединение. Ты никогда больше не выпустишь её ладонь. Вы всегда будете вместе. Верь мне. Это не страшно.
Я беру предмет, который гладко помещается в моих ладонях. И не знаю, что сказать этому человеку.
— Кто вы такой?
Но он уходит, не попрощавшись.
— Бог какой-то. Очередной.
— Не просто очередной, а уничтоживший город. Дождь из серы и огня! Наказание небесное! То, что я люблю. Мне тут нравится.
— Так бог их — железка в воронке?
— А мало мы будто видели богов-железяк, богов-деревяшек, скал, камней, огней и даже плюшевых игрушек. Того синего носорога с вылезшей из брюха набивкой никогда не забуду. Координаторы так ржали, что даже Ян из своего кабинета услышал и позвонил, чтобы поинтересоваться, не курили ли они чего запрещённого…
— А статуя в библиотеке не бог?
— Может, его доступное воплощение. Антропоморфный образ.
— Интересно, знает ли этот кучу зим проживший старейшина правду о том, что тут случилось.
— Спросим.
Лучик кивнула. Река лизнула её ботинки и сточённые до гладкости камни широкого брода.
— Рыба, — сказала она. — Здоровая такая форель, в крапинку. Только что видела.
— Форель надо запекать на углях, — поделился знанием Курт. — В фольге, с укропом, сыром и лимоном. Пальцы сгрызёшь, как вкусно.
— Она красивая. Жалко.
Собеседник пожал плечами.
День катился к вечеру — сутки здесь были явно короче привычных. Буроватого цвета река, широкая и полноводная, у самых берегов цвела огромными кувшинками. Розовые облака неспешно тащились на запад.
— Кто такие конфедераты, как думаешь? — спросила Лучик. — Звучит внушительно.
— Какое-нибудь ещё одно местное племя. Которое однажды берёт и приходит, а все на него пялятся. Отчего, интересно… Может, они странствующие артисты?
— А нас так сразу взяли и приняли за армейцев. Из-за оружия, наверное, да? Армейцы, значит, ходят с винтовками.
— И перестреляли всех равков, хотя что это за звери, я так и не понял. Тот, в кустах, уж очень резво ушуршал.
— Волки, — предположила Лучик. — Или и правда собаки, одичавшие.
