Лучик дипломатично молчит, пережидая, пока всплеск злости уляжется.
— Умер и умер, — отрывисто заканчивает Костыль. — Туда Петру и дорога. И всё про него. Лучше поговорим о вас.
— О чём именно?
Пасечник вздыхает, печатает следы в пыли и собирается с мыслями.
— Мне хотелось бы, чтобы вы оказались благоразумны, — медленно произносит он. — Но, глядя на вашего главного, того, кто с седыми волосами, я начинаю сомневаться. У него вид мятежника. Подобные не смиряются.
— Капитан всегда так выглядит. Лицо такое. Суровое, немного угрюмое… Мы-то привыкли.
— Где он получил свои шрамы? В какой-то битве?
— Не знаю. Это его личное, тайное… Вообще я думаю, что да. Давным-давно он сражался с чем-то страшным.
— А вы?
— Что?
— Вы сражались?
Лучик широко улыбается.
— На эпические битвы я не гожусь. Так, если только чуть-чуть…
— Но всё-таки приходилось, — Костыль внимательно косится.
— Было как-то, — признается Лучик с всё той же обезоруживающей улыбкой. — Хотя в большинстве случаев всякие конфликты и сражения удачно проходят мимо. А ещё и мои меня берегут. Я у них самая младшая. Мы же вообще не солдаты, мы вроде как учёные. И не смотрите на оружие. Оно для защиты, не для нападения, я его и не люблю, по правде говоря: тяжёлое, плечо натирает…
— А мне — в самый раз, — Костыль шутливо кивает на винтовку за спиной.
— Подарить? — Лучик тоже шутит. Но напоминание ситуации — страж и двое заключённых, пусть один из них и добровольный — заставляет сменить тему.
— Откуда вы, прежние? — спрашивает пасечник.
— Очень издалека. А, может, и не очень, это нам ещё непонятно. Мы здесь оказались случайно. Заблудились, можно сказать.
— А дом ваш где? Какой он?
— Корневой мыльный пузырь. Говорят ли вам что-то такие слова?
Костыль думает.
— Нет. Мне самому жаль, что я так недалёк, но нет. Я знаю, что такое корни — система, питающая растение, знаю, что такое мыльный пузырь — ребятишки часто балуются, выдувая их из ладоней, опущенных в корыто с бельём, где в воде разведён мыльный же экстракт…
— Теперь сложите эти два понятия вместе.
— Представилось множество пузырей, являющих собой цепочки-корни и ведущих… куда? Не вижу.
— Ведущие откуда. Наш мир, из которого мы пришли к вам — главный корень, центр, если угодно, от которого расходятся другие миры, соприкасающиеся друг с другом стенками. Сквозь стенки мы ходим, открывая в них двери. И двери внутри дверей, если надо проскочить в более далёкий мир-пузырь. Так появились и тут. Только направлялись-то мы совсем в другое место…
— Открыли дверь не в той стене?
— Она сама открылась. Так бывает, но редко.
— Вы сказали, что вы — центр?
— Принято считать, что да. Это не из тщеславия или сознания собственной исключительности. Просто именно мы, наши учёные обнаружили цепочки пузырей, поняли, как ходить… Есть миры, развитые лучше нашего, но нет ни одного, где умели бы то же, что умеем мы. Где кто-нибудь сконцентрировался бы вокруг этого умения. Собрал подобных нам людей в одном месте… и двери тоже…
— Вы действительно боги, хоть и люди, — пасечник уважительно наклоняет голову.
— Скорее — случайно одарённые, — поправляет Лучик. — Так ходить умеют единицы. А принцип передачи умения до сих пор не раскрыт и не исследован. Тёмный лес. Стыдобища для богов-то, да?
— Улыбка у вас красивая, — отвечает пасечник.
— И щёки красные. Видите?
— Вижу. Это значит — вы хороший человек, раз краснеете. Ну вот, мы пришли.
Дом очень стар и трухляв — развалюха, приросшая фундаментом к земле. Вокруг него — диковатый запущенный сад с яблонями. Под окошками растут лопухи и крапива. Калитка приотворена, как и видная отсюда входная дверь. Костыль уверенно идёт по узкой тропинке, петляющей вокруг дровяного склада под навесом, колодца и груды какой-то неопознаваемой рухляди: то ли доски, то ли оконные рамы. Что-то шуршит в разросшихся кустах смородины.
